Читать «Во всю ивановскую (сборник рассказов)» онлайн - страница 2
Владимир Николаевич Крупин
— Чистополье на бугре, Караванно в ямине, — говорил Толя, показывая направление к Караванному селу, к традиционным соперникам по части молодецкой удали. — Они к нам ездили на ивановскую, мы к ним на николу зимнего. Их мы тут лупили, они нас там.
— Зачем тогда ездили?
— Ну как же, доблесть. Знаем, что получим, а едем. Трусом же не будешь.
Навстречу и по пути шло множество людей, все нарядные, веселые. Перекликались, договаривались, кто к кому придет, где собираться. Толю окликали и обнимали непрерывно. Кричали: «Григорьич! Натолий! Ой, да ведь, гли-ко ты, Анны ведь Гришихи сын! Толя, да как это ты без гармозеи?» Тут же вырывали обещание побывать и у них. По дороге на кладбище почувствовал я жуткую крепость чистопольских рукопожатий, правая рука моя онемела.
Почти у каждой могилы были застолья. В общем-то все могилы были так или иначе по родне Толе или же хорошо «гг знакомые. Первая остановка была вынужденная — Толя понадобился как врач. На него налетел совершенно ошалелый парень с пустой бутылкой и торопливо прокричал, что бежит за водой для тещи, что ей плохо и чтобы Толя спасал ее.
В самом деле, на лавочке две женщины отваживались с третьей. Сняли с нее кофту, расстегнули ворот платья, побрызгали принесенной водой, женщина ожила. Радостный, красный парень, заставляя женщину еще и попить воды, говорил:
— Теща, ты что это надумала? Ты ведь, если помрешь, дак не с кем и поругаться будет.
Уже раздавалась гармошка на дороге, уже редели компании у могил, а все больше скапливались около музыки. Уже и песня раздавалась: «Я тебе доверяла, словно лучшему другу, почему же сегодня ты идешь стороной?»
Мы пришли к родне на могилы дедушки и бабушки, которым именно в этот год исполнилось бы по сто лет. К стыду своему, я должен сказать, что пропустил в жизни эту дату своих бабушек и дедушек. Глухая тетка Толи расплакалась, вспоминая отца. И вообще на всем кладбище было так — кто пел, кто плакал. Но плакавшего быстро утешали привычными словами, что все помрем, что нам бы еще дожить до их лет и тому подобное.
Солнце полудня стало снижаться, меньше ощущалось, так как его задерживала листва. Листва кипела и сверкала, и шум ее от ветра был радостным.
Забыть о том, что с нами гармонист, нам не дали, — Толю непрерывно звали, посылали к нашему застолью послов. И вынудили. Мы пошли в центр кладбища — большую поляну, заполненную людьми. Играла там гармошка, но гармонист, завидя Толю, поспешно свел мехи и сдал полномочия. Толя, согласно законам приличия, поотказывался, но тут вывернувшаяся сбоку и обнимающая Толю старуха прокричала:
И дело было решено — Толя заиграл. Ох, как он играет! Цыганку, «сербиянку», «прохожую», несколько частушечных размеров, любые песни, вальсы, фокстроты, — словом нет того, что бы Толя не выразил в звуках гармони или баяна.
Толя так заиграл, что ожившая теща выскочила в круг в паре с зятем. Тут же увидел я женщину, пляшущую с ребенком на руках, мужика с портфелем, даже одноногого инвалида увидел, пляшущего на деревяшке. Одна баба дробила так, будто хотела вся целиком втоптаться в землю, другая ударяла подошвами, склоня голову и будто вслушиваясь, будто добиваясь из земли нужного ей звука. Частушки шли внахлестку, их было мудрено разобрать и запомнить, потому что веселье хлынуло враз и все почти хотели выкричаться. Но тут мужик с портфелем пропел так, что я сразу вспомнил рассказ Толи о нем, это был односельчанин, сын знаменитого, погибшего на войне гармониста. Осталась от отца «колеваторка» — восьмипланочная гармонь ручкой работы мастеров Колеватовых, и мать мечтала, чтобы сын выучился играть на ней. Но ничего не вышло, хотя она, по ее выражению, «пальцы ему привязывала». Слуха не было никакого. Он и частушку пел не в такт за музыкой. Но гармошку, как память об отце, не продавал никому, сколь за нее ни предлагали. Частушек он знал три и пел их всегда в строгой последовательности.