Читать «Закат и падение Римской Империи. Том 3» онлайн - страница 152

Эдвард Гиббон

Императрица Юстина недолго пережила свое возвращение в Италию, и, хотя она была свидетельницей торжеств Феодосия, она была лишена всякого влияния на управление своего сына. Пагубная привязанность к арианской секте, впитанная Валентинианом из ее примера и ее наставлений, была скоро изглажена наставлениями более православного воспитателя. Его усиливавшееся усердие к Никейскому догмату и его сыновняя почтительность к достоинствам и авторитету Амвросия внушили католикам самое благоприятное мнение о добродетелях юного повелителя Запада. Они восхищались его целомудрием и воздержностью, его презрением к мирским развлечениям, его склонностью к деловым занятиям и его нежной привязанностью к двум его сестрам, которая, однако, оставляла неприкосновенной его беспристрастную справедливость и не вовлекала его в постановление несправедливых приговоров даже над самыми последними из его подданных. Но этот прекрасный юноша, еще не достигши двадцатилетнего возраста, сделался жертвою измены, которая снова вовлекла империю в ужасы междуусобной войны. Храбрый воин из племени франков, Арбогаст, занимал второстепенный пост на службе у Грациана. После смерти своего государя он поступил на службу к Феодосию, способствовал своей храбростью и воинскими дарованиями низвержению тирана и, после окончательной победы, был назначен главным начальником галльских армий. Его замечательные дарования и кажущаяся преданность доставили ему доверие и монарха и народа; его безграничная щедрость подкупила в его пользу войска, и в то время, как все считали его за опору государства, этот смелый и вероломный варвар втайне решился или сделаться главою Западной империи, или разрушить ее. Главные должности в армии были розданы франкам; приверженцы Арбогаста пользовались всеми отличиями и должностями гражданского управления; развитие заговора удалило от Валентиниана всех преданных ему служителей, и слабый император, будучи лишен возможности получать извне какие-либо сведения, мало-помалу низошел до зависимого и опасного положения пленника. Хотя его негодование могло бы быть приписано опрометчивости и нетерпению юности, оно происходило, скорей, от благородного мужества монарха, сознававшего, что он не недостоин престола. Он втайне пригласил миланского архиепископа принять на себя роль посредника, который был бы порукой за его искренность и за его личную безопасность. Он известил восточного императора о своем беспомощном положении и объявил, что, если Феодосий не поспешит к нему на помощь, он будет принужден спасаться бегством из своего дворца или, скорей, из своего тюремного заключения в Виенне, в Галлии, где он имел неосторожность поселиться посреди приверженцев враждебной партии. Но помощь была сомнительна, и ждать ее пришлось бы очень долго; а так как император терпел каждый день новые обиды и ни от кого не получал ни помощи, ни доброго совета, то он опрометчиво решился немедленно вступить в борьбу со своим всесильным военачальником. Он принял Арбогаста сидя на своем троне, и когда комит приблизился к нему с некоторой почтительностью, вручил ему бумагу, которая увольняла его от всех его должностей. "Моя власть, — возразил Арбогаст с дерзким хладнокровием, — не зависит от улыбки или от нахмуренных бровей монарха”, и презрительно бросил бумагу на пол. Разгневанный монарх, ухватившись за меч одного из своих телохранителей, старался вытащить его из ножен, и пришлось прибегнуть к некоторому насилию, чтобы помешать ему употребить это оружие против своего врага или против самого себя. Через несколько дней после этой необыкновенной ссоры, ясно обнаружившей и раздражительность и бессилие несчастного Валентиниана, он был найден задушенным в своей комнате, а Арбогаст постарался прикрыть свою явную виновность и распространить слух, что юный император сам с отчаяния лишил себя жизни.Тело Валентиниана было перевезено с приличной пышностью в миланский склеп, а архиепископ произнес надгробную речь, в которой восхвалял его добродетели и оплакивал его несчастия. В этом случае Амвросий из человеколюбия дозволил себе странное нарушение своей богословской системы: желая утешить плачущих сестер Валентиниана, он положительно уверял их, что их благочестивый брат без всяких затруднений допущен в жилище вечного блаженства, несмотря на то, что над ним не было совершено таинство крещения.