Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 83

В то время как нации гибли одна вслед за другою, к нашему удивлению уцелела Римская империя, остатки которой поделили между собою в эпоху монгольского нашествия греки и латины. Будучи менее могущественны, чем Александр, греки были, подобно македонскому царю, теснимы скифскими ордами и в Европе, и в Азии, и если бы татары предприняли осаду Константинополя, этот город подвергся бы одинаковой участи с Пекином, Самаркандом и Багдадом. Когда Батый со славою добровольно удалился от берегов Дуная, тщеславные франки и грекиставили себе в заслугу его отступление, а когда он предпринял вторичную экспедицию, смерть застигла его в то время, как он шел прямо на столицу цезарей. Его брат Берке повел татарскую армию в Болгарию и Фракию; но его отвлекла от нападения на Византию поездка в лежащий под пятьдесят седьмым градусом северной широты Новгород, где он занялся переписью русского населения и распределением дани. Монгольский хан вступил с мамелюками в союз против своих соотечественников, живших в Персии: триста тысяч всадников проникли сквозь дербентские ворота и греки могли радоваться этому первому примеру внутренней междоусобицы. После того как Константинополь был отнят у латинов, Михаил Палеолог, находившийся далеко от своего двора и от своей армии, был застигнуть врасплох и окружен в одном из фракийских замков двадцатью тысячами татар. Но целью их нападения было освобождение турецкого султана Аззадина, и они удовольствовались тем, что увели с собою этого султана и завладели императорской казной. Их генерал Ногай, увековечивший свое имя в названии астраханских орд, восстал против третьего из кипчакских ханов, Менгу Тимура, получил в супружество незаконную дочь Палеолога Марию и стал охранять владения своего союзника и тестя. Позднейшие нашествия, отличавшиеся общим характером скифских нападений, были нашествиями разбойников и изгнанников, а несколько тысяч выгнанных из своего отечества аланов и куманов отказались поступить на императорскую службу. Таково было влияние монгольского нашествия в Европе. Страх, внушенный первыми победами монголов, скорее обеспечил, чем нарушил внутреннее спокойствие римской Азии. Султан Икония искал личного свидания с Иоанном Ватацесом и своей хитрой политикой побуждал турок защищать их владения, служившие оплотом против общего врага. Правда, эта преграда была скоро ниспровергнута, а рабская зависимость и гибель сельджуков оставили без всякого прикрытия бессилие самих греков. Грозный Хулагу угрожал двинуться на Константинополь во главе четырехсоттысячной армии, а необоснованная паника, овладевшая жителями Никеи, дает нам понятие о страхе, который внушало имя этого завоевателя. По случаю какой-то религиозной процессии духовенство распевало заунывную молитву: "Милосердный Боже, избави нас от ярости татар"; тогда в городе распространился ни на чем неоснованный слух, будто татары намереваются взять город приступом и перебить всех его жителей. Улицы Никеи наполнились тысячами людей обоего пола, ослепленных страхом и не знавших, от кого и куда бежать, и только через несколько часов гарнизонным офицерам удалось убедить горожан, что нападение врага есть плод их собственного воображения. Но честолюбие Хулагу и его преемников, к счастью, отвлеклось в другую сторону завоеванием Багдада и продолжительной, не всегда успешной, войной в Сирии; их вражда к мусульманам побудила их вступить в союз с греками и с франками, а их великодушие или их презрение побудило их дать Анатолийское королевство в награду одному из их армянских вассалов. Эмиры, владычествовавшие в городах или жившие среди гор, стали оспаривать друг у друга остатки сельджукской монархии; но все они признавали верховенство персидского хана, который часто употреблял в дело свой авторитет и нередко даже свои военные силы, чтоб сдерживать их грабежи и оберегать спокойствие и равновесие на своей турецкой границе. Со смертью одного из самых могущественных и самых добродетельных преемников Чингиса, Казана, прекратился этот благотворный контроль, и упадок монголов расчистил поле для возникновения и для расширения Оттоманской империи. После отсутпления Чингиса хорезмийский султан Джелаладдин возвратился из Индии для того, чтоб снова вступить в обладание своими персидскими владениями и для того чтоб защищать их от новых нападений. В течение одиннадцати лет этот герой лично начальствовал в четырнадцати битвах и был так неутомим, что в семнадцать дней прошел со своей кавалерией тысячу миль из Тифлиса до Кермана. Но он не мог устоять против зависти мусульманских принцев и против бесчисленных монгольских армий и после своего последнего поражения погиб позорною смертью среди гор Курдистана. С его смертью распалась испытанная в боях и храбрая армия, в состав которой входило под названием хорезмийцев немало туркменских орд, связавших свою судьбу с судьбой султана. Самые отважные и самые могущественные из их вождей вторглись в Сирию и наложили в Иерусалиме руку на гроб Господен; самые смиренные из них поступили на службу к султану Икония Аладдину, и в числе их находились незнатные предки оттоманской расы. Эти предки первоначально раскинули свои палатки подле южных берегов Аму-Дарьи, на равнинах Магана и Нисы, и нельзя оставлять без внимания того факта, что из того же места вышли первые основатели империй Парфянской и Турецкой. Сулейман-шах, командовавший или авангардом, или арьергардом одной хорезмийской армии, утонул при переправе через Евфрат; его сын Ортогрул сделался солдатом и подданным Аладдина и раскинул близ Сургута на берегах Сангара лагерь из четырехсот семей или палаток, которым он управлял в течение пятидесяти двух лет и в мирное и в военное время. Он был отец того Тамана, или Атмана, турецкое имя которого перешло в имя калифа Османа; а если мы называем этого вождя пастухом и разбойником, то мы должны совершенно отстранить обыкновенно соединяемое с этими словами понятие о чем-то низком и позорном. Осман обладал обыкновенными доблестями солдата и даже, быть может, стоял выше их, а условия времени и места были благоприятны для его независимости и для его успехов. Сельджукская династия уже окончила свое существование, а отдаленность и бессилие монгольских ханов скоро избавили его от всякого контроля. Он жил близ границ Византийской империи; Коран поощрял гази, или священные войны, с неверующими, а политические ошибки этих неверующих раскрыли перед ним проходы горы Олимп и побудили его спуститься на равнины Вифинии. До вступления на престол Палеолога эти проходы тщательно охранялись местной милицией, находившей для себя вознаграждение в том, что она вместе с тем охраняла свою собственную безопасность и была освобождена от налогов. Император отменил ее привилегию и взял на себя ее обязанность; но подати взыскивались строго, а проходы охранялись небрежно, и отважные горцы превратились в толпу трусливых селян, у которых не было ни мужества, ни дисциплины. Осман напал на территорию Никомедии 27 июля 1299 года по христианскому летоисчислению, а это точное указание дня, когда он взялся за оружие, заставляет думать, что как-будто уже заранее предвиделось быстрое возрастание могущества этого грозного для империи чудовища. Летописи его двадцатисемилетнего царствования наполнены описаниями похожих одно на другое нашествий, а его армия увеличивалась после каждого похода от присоединения к ней пленников и добровольцев. Вместо того чтоб удаляться в горы, он стал держаться на самых выгодных и самых удобных для обороны позициях, стал укреплять разграбленные им города и замки и променял пастушескую жизнь на бани и дворцы основанных им городов. Но только тогда, когда Осман стал изнемогать под бременем лет и старческих недугов, он получил приятное известие о завоевании Прусы, которую его сын Орхан взял голодом или обманом. Слава Османа основана главным образом на славе его потомков, но турки сохранили или сами сочинили его завещание, в котором он преподает перед смертью совет быть справедливыми и воздержанными.