Читать «Закат и падение Римской империи. Том 7» онлайн - страница 111

Если бы Тимур великодушно двинулся по просьбе греческого императора к нему на помощь, он имел бы право на похвалы и на признательность христиан. Но мусульманин, возбуждавший в Грузии гонение на христиан и питавший уважение к священной войне, предпринятой Баязидом, не мог питать сострадание к европейским идолопоклонникам и не был расположен оказывать им свое покровительство. Татарский монарх следовал внушениям своего честолюбия, а освобождение Константинополя было случайным последствием его предприятий. Когда Мануил сложил с себя верховную власть, он молил Бога отложить гибель церкви и империи до конца его несчастной жизни; но он едва ли надеялся, что это желание сбудется, и по возвращении из своей поездки на запад для богомолия ежеминутно ожидал известия о печальной катастрофе. Поэтому он был столько же поражен удивлением, сколько обрадован известием об отступлении, поражении и взятии в плен оттоманского императора. Мануил немедленно отплыл из находящегося в Морее Модона, вступил на константинопольский престол и отправил своего слепого соперника в обставленную всеми удобствами ссылку на остров Лесбос. Послы от Баязидова сына были скоро допущены в его присутствие, но их гордость спала, их тон был умерен, и их держало в страхе основательное опасение, что греки откроют монголам доступ в Европу. Сулейман приветствовал императора названием отца, просил о своем возведении в звание правителя Романии и обещал, что заслужит его милостивое расположение неизменной дружбой и уступкой Фессалоники вместе с важными городами, лежащими на берегах Стримона, Пропонтиды и Черного моря. Союз с Сулейманом навлек на императора вражду и мстительность Мусы; турки появились с оружием в руках у ворот Константинополя, но были отражены и на море и на суше, и если столицу не обороняли какие-нибудь наемные иноземные войска, то греки должны были удивляться своему собственному триумфу. Но вместо того чтоб поддерживать раздоры между оттоманскими владетельными князьями, Мануил из политических расчетов или из личных влечений принял сторону самого сильного из Баязидовых сыновей. Он заключил договор с Мехмедом, для военных успехов которого служил непреодолимой преградой пролив подле Галлиполи; султан был перевезен вместе со своими войсками через Босфор; в столице он нашел любезное гостеприимство, и его удачная экскурсия послужила первым шагом для завоевания Романии. Падение Константинополя замедлилось благодаря благоразумию и сдержанности завоевателя; он верно исполнял и свои собственные обязательства и обязательства Сулеймана, подчинялся требованиям признательности, не нарушал внутреннего спокойствия и назначил императора опекуном над своими двумя младшими сыновьями в тщетной надежде предохранить их этим способом от завистливого жестокосердия их брата Мурада. Но исполнение его предсмертной воли было бы оскорблением для национальной чести и для национальной религии, и диван единогласно решил, что охрана и воспитание царственных юношей не могут быть предоставлены собаке христианину. Этот отказ возбудил разномыслие на происходивших в Византии совещаниях; но над осмотрительностью престарелого Мануила одержала верх самоуверенность его сына Иоанна, и они прибегли к опасному орудию мщения, выпустив на свободу настоящего или мнимого Мустафу, который задолго перед тем был задержан в качестве пленника и заложника и на содержание которого турки ежегодно вносили пенсию из трехсот тысяч асперов. Чтоб выйти из тюрьмы, Мустафа согласился на все требования и обязался заплатить за свое освобождение уступкой ключей от Галлиполи, то есть от Европы. Но лишь только он утвердился на престоле Романии, он с презрительной улыбкой отослал назад греческих послов и благочестивым тоном заявил им, что в день суда предпочитает дать ответ в нарушении клятвы, чем в уступке неверующим мусульманского города. Тогда Мануил сделался врагом обоих соперников, из которых один оскорбил его, а другой был им оскорблен, и восторжествовавший Мурад приступил следующей весной к осаде Константинополя.