Читать «Мюсли» онлайн - страница 30

— Вы уверены? — спрашивает мужик с грязными ногтями.

— Разумеется, — говорит писатель.

— Лучшe бы он попросил, чтобы болели зубы, — говорит Лиза.

— Нет, — говорит писатель, — я не садист.

— По-моему, — говорит Лиза, — это не очень убедительный сюжет. Почему бы вам не рассказать вот так: он просит, чтобы у него болело сердце, и в ту же минуту у него начинают болеть зубы.

— И что?

— Ничего. Просто о нем все время думал кто-то другой, позабытый. А еще лучше — никто не думал. Это он сам забыл сходить к зубному.

— Нет, — говорит писатель. — Там, где начинается зубная боль, литература заканчивается. А там, где заканчивается литература, — он пожимает плечами, — заканчивается вообще все.

— Вам виднее, — говорит Лиза. — В конце концов, это ваш бизнес.

И она снова берется за полотенце.

Аристид Иванович отбрасывает скомканное вафельное полотенце. Распластанная по креслу тщедушная фигурка старика замирает, стараясь унять дрожь. Постепенно, перекатываясь по телу, дрожь скапливается в кончиках длинных худых пальцев. Звонит телефон. Аристид Иванович смотрит на свою руку, с усилием тянущуюся за трубкой.

— Прекрасно, — говорит он. — Мне действительно лучше. Нет, девочка, сегодня не приходи. Я буду занят. Нет, я сам с ним выйду. У меня даже температуры нет, поверишь ли?

— Слабо верится, — говорит Александра Генриховна, — а попробуй докажи, что это не так. Скажите, Коля, у вас бывает так, что вам кажется, будто вы сошли с ума, но больше никто этого не замечает?

— Что ж поделаешь, если я таким родился, — говорит лысый.

Александра Генриховна и лысый сидят за столиком в буфете и пьют кoфe. Столики маленькие, круглые; у деревянных темных стульев высокие красивые спинки. В белых узких чашках кофe кажется особенно густым и крепким. Окно приоткрыто, и отчетливо слышен тяжелый гул набережной.

Тяжело хлопает дверь, и улыбающийся Зарик устремляется к стойке бара.

— Тру-ру, не верь поэту, дева, — весело говорит он, устраиваясь. — Доброе утро. — Он тянется к рекламным журналам, достает белую листовку, быстро просматривает ее и фыркает. — Это что?

— Не знаю, — говорит Лиза, протирая полотенцем кружку. — Утро, полвторого. Хорошо, что тебе весело.

— А это вот что: конкурс «Светлые стихи». В этих стихах, — читает он восторженно, — не может быть места зависти, гневу, озлоблению, страху, обидам, отчаянью, безысходности и неверию в неизбежную победу добра и света! Oй, -------…

— Скажи мне, Зарик, — говорит Лиза, — почему все филологи такие сквернословы?

Зарик задумчиво смотрит на нее, отпивает из поставленной перед ним кружки, указательным пальцем поправляет на переносице очки.

— Это, наверное, из-за привычки к академизму, — говорит он. — Когда относишься к чему-то серьезно, трудно быть серьезным на словах. А может, из-за Пушкина.

— Или современной литературы?

— Современная литература тут ни при чем. Она сама по себе.

— А Пушкин при чем?

— Пушкин — очень витальный, — говорит Зарик. — Неужели ты думаешь, что можно написать стихи, не чувствуя гнева, зависти, обиды, отчаяния и всего такого? Хороши будут стихи!