Читать «Мюсли» онлайн - страница 21

— Послушай, Бивис, — говорит писатель, — я придумал сюжет. — Он снимает Бивиса с подоконника и усаживает на диван. Бивис слабо ворчит и пытается улизнуть. Писатель встряхивает его и снова усаживает. Бивис отворачивается. Писатель осторожно хлопает его по морде. — Лекции ты слушаешь, — сурово говорит он, — вот и меня послушай. Один мужик, от нечего делать…

— Один мужик, — говорит девица Пухова, — от большого ума, полдня так простоял, а потом выяснилось, что светофор не работает.

— Не можем же мы перейти дорогу на желтый свет, — говорит студент Соколов. — Это неправильно.

— Ты видишь хотя бы одну машину?

— При чем здесь машины? Нужно ходить как положено, а не по сторонам смотреть.

— В самом деле, — говорит девица Пухова, схватив толстяка за рукав и устремляясь вперед.

— Даша!

Они перебегают дорогу и идут по краю парка. Даша дует в пустую жестянку, студент Соколов, насупившись, молчит и смотрит себе под ноги. Неожиданно он останавливается, забыв свой гнев.

— А это что?

— Как что, — говорит Даша, посмотрев, — лужа.

— У этой лужи какой-то странный вид.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что все лужи — как лужи, а эта, — он задумывается, — как не лужа. И потом, откуда она вообще взялась?

— Если подумать, — говорит девица Пухова, — то лужи берутся от дождя.

— И когда он был?

— Может быть, ночью?

Студент Соколов опускается на корточки и исследует.

— Ты видишь у этoй лужи дно?

— Хм, — говорит девица Пухова. Она наклоняется и тоже исследует. Гладкая плоская лужа совершенно пуста: в ней нет ни ряби, ни дна, ни отражения.

— Наверное, — говорит девица Пухова наконец, — такие вещи и называются «дырка от бублика». Пошли.

Студент Соколов качает головой и трогает воду пальцем.

— Что считать бубликом? — спрашивает он.

Надменный человечек разламывает бублик.

— Видишь, Коля? — спрашивает он. — Не стало бублика — не стало и дырки. Так и с литературой. Если хочешь представить себе что-то абсолютно несуществующее, представь дырку от бублика, когда бублик уже съеден.

— Ты так и написал? — спрашивает лысый.

— Помягче, — говорит Белинский, жуя. — Конечно, помягче. В концe концов, бублик — это всего лишь бублик. Друзья — долговечнее.

Они сидят на скамейке перед университетом. Лысый опирается на старый разбухший портфель, который стоит у него на коленях, и печально, сосредоточенно смотрит прямо перед собой. Белинский жует и улыбается.

— В чем-то он гениален, — говорит Белинский, — только я еще не понял в чем.

— A ты употребил слово «выдающийся»?

— Да, три раза. — И надменный смеется.

Лысый оборачивается к нему.

— Зачем же говорить неправду?

— Затем, — говорит Белинский, — что говорить правду — это бессмысленная жестокость.

— Ложь всегда кому-нибудь вредна, — говорит лысый упавшим голосом. — Ты знаешь, что пишет Кант о мнимом праве лгать из человеколюбия?

— Нy, — гoвoрит Белинский, — он и о прусской монархии кое-что написал. Философия не всегда приложима к жизни.

— Зачем же тогда жизнь?

Надменный смотрит на лысого с сочувствием.

— Как будто и не было тридцати лет, — говорит он. — Сидят два второкурсника на том же самом месте…