Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 174

Михаил Юрьевич Лохвицкий (Аджук-Гирей)

Вечером, перед тем как лечь спать, они, как обычно, сидели, отдыхая у огня. В лесу заухала сова. Чебахан зябко передернула плечами. — Отцовский хачеш редко пустовал, — задумчиво произнесла она, — к нам приезжали друзья отца из других аулов. И джигиты навещали нас. Один джигит не раз приезжал из Кабарды. Звали его Астамиром. Он был очень высоким, таких я больше не встречала, а лицо у него было как у девушки, как то в шутку его нарядили в женское платье, и бабушка моя не поверила, что он мужчина... — Чебахан вздохнула и собралась ко сну.

Озермес утомлялся и редко навещал Чебахан на ее тахте. Не тянуло его к ней и потому, что ее тонкое, гибкое, как у змеи, тело по прежнему не отзывалось на его ласки. Ощущая неладное, она пыталась что либо изменить. Однажды, когда он, разочарованный, отодвинулся от нее и встал, она зашептала: — Я уже говорила тебе... Объясни, что я делаю не так, научи меня. — Ни волк, ни олень не обучают своих жен! — буркнул он и ушел к себе. Другой раз она, затаив дыхание и напрягшись, вытерпела ласки Озермеса, а потом сама принялась неумело ласкать его. Он оттолкнул ее, попав рукой в плоскую грудь. — Оставь меня в покое! — Она заплакала. Когда он встал, она вдруг вцепилась в его руку, зашипела, как рассерженная кошка, и на Озермеса будто обрушились катящиеся с горы камни. — За что ты мучишь меня, муж мой? Может, это не я, а ты виноват, что живот мой не распухает? Когда солнце, ты неласков, потому что так велит адат, а когда темно, делаешь мне больно и злишься на меня!.. Я ведь просила, чтобы ты взял второй женой Абадзеху, она уже рожала и, наверно, ночью была бы такой, какая нужна тебе. Может, у нее родился бы ребенок и она, снова став матерью, не впала бы в грех и не бросилась в пропасть!.. Моя мать как то при мне сказала, что адыгские мужчины днем почитают своих женщин, как Жычгуаше, а ночью обращаются с ними как с рабынями. Я долго терпела, а теперь терпение мое треснуло, как старый кувшин, и я скажу все, что думаю. Если ты считаешь меня рабыней, я уйду, куда понесут меня ноги, потому что я свободная женщина, у которой свободными были и мать, и бабушка, и прабабушка моей бабушки. К их мудрым советам прислушивались не только их мужья и дети, но и седобородые тхамады. — Выпустив его руку, Чебахан умолкла. — Он, обдумывая ее слова, молчал, а потом сказал: — Не пойму тебя, ты трясешь хвостом, как горихвостка. Я ведь помню, это ты предложила, чтобы я взял Абадзеху в жены, и тут же призналась, что вовсе не хочешь этого, а теперь упрекаешь меня, обвиняешь в ее смерти. А насчет... — Иди к себе, муж мой! — прервала его Чебахан. — Прости, что я так говорю с тобой. Я выслушала бы тебя до конца, но мне надо поговорить с заступницей женщин. — Имя покровительницы женщин Тхагуаше при мужчинах не называли, и вмешиваться в разговор женщины с божеством нельзя было. Озермес стиснул зубы, вернулся к себе, лег на спину и уставился в темный потолок. Чебахан бросилась на него, как взбесившаяся рысь. Такое нападение следовало сразу же отразить. Он так и поступил бы, не призови она на помощь Тхагуаше, а теперь время упущено. Повинным в гибели Абадзехи, свидетель тому Тха, он не был, что же до всего прочего... Когда дух ярости покинет Чебахан, он, не унижая себя криком, объяснит ей, что бранные слова различимы и во мраке ночи и жена в темноте тоже не должна кидаться на мужа, как клятвопреступница лиса на домашнюю курицу. Отобрав слова, с помощью которых он заставит Чебахан просить прощения, Озермес заснул, будто сорвавшись с отвесного обрыва.