Читать «ГРОМОВЫЙ ГУЛ. ПОИСКИ БОГОВ» онлайн - страница 120

* * *

Озермес и Чебахан шли, поднимаясь по крутым склонам, спускаясь с обрывов и перебираясь через речки и ручьи. Птицы пролетали над самыми их головами, тонкие гибкие ласки проворно взбирались на деревья, мелькнув коротким хвостом, ныряли в дупло и тут же высовывали наружу красно бурую тупоносую мордочку с широкими ушами и блестящими смелыми глазками, быть может, знали, что их нельзя убивать — на голову человека, застрелившего ласку, обязательно сваливается какая либо беда. Спящие днем зайцы в перепуге выскакивали из под самых ног у них, но через пять шесть прыжков останавливались, поворачивались, садились на задние лапки и, пошевеливая длинными ушами, открыв от удивления рот, с любопытством рассматривали пришельцев. Чебахан шла молча, то впереди, оглядываясь иногда на Озермеса, то неслышно шагала за ним. Ее мучила жажда, и, когда они подходили к ручью, Чебахан тотчас сбрасывала с плеча свою ношу, опускалась на колени и приникала ртом к воде. А Озермес часто мыл руки.

Ему казалось, что от них пахнет разложившейся человеческой плотью. Он все возвращался мысленно к сожженному аулу, похоронам убитых и вспоминал погибших знакомцев такими, какими были они при жизни. Однажды спросил у Чебахан, почему она молчит. Она подумала и сказала: — Ты ведь тоже не разговариваешь со мной. — Разве? — удивился Озермес. — Я этого не заметил. — Он посмотрел в ее покрасневшие, воспаленные, как у человека в горячке, глаза и сказал: — Нам нельзя постоянно думать об ушедших, иначе мы станем похожими на людей, которые идут, повернув головы назад. Нас всего двое, белорукая, но мы должны жить так, будто нас много. Твои отец и мать сказали бы то же самое. — Я знаю. — Запекшиеся губы Чебахан раздвинулись в слабой улыбке.

Ночевали они под нависшими над землей широкими густыми ветвями елей. Озермес укладывал у корней ружье, лук и колчан со стрелами, вытаскивал завернутые в бурку и в одеяла вещи. Спали они на одеяле, укрывшись буркой, ложились, как полагается мужу и жене, головой к ногам другого и засыпали мгновенно, не слыша ночной жизни леса. Им встречались укромные долины, сухие солнечные опушки, но на взгляд Озермеса места эти не подходили для жилья. Одна из долин продувалась ветрами — деревья были погнуты в одну сторону, другая находилась далеко от воды, на третью весной скатывались снежные лавины, еще где то земля была изрыта кабанами и, значит, неподалеку располагались их лёжки, а где кабаньи лёжки — там заболоченная земля. Кроме того, не след было вторгаться в самые владения Мазитхи. Видевшие Мазитху верхом на кабане рассказывали, что он очень силен, вспыльчив и, разгневавшись, не знает удержу. Разумеется, Мазитха, подобно другим божествам, был гостеприимен, однако совсем не одно и то же — прийти незваным гостем на радость хозяину или без спроса поселиться на его земле. Они шли дальше и дальше, пока не перешли через луг, усыпанный фиолетовыми листочками цветущего шафрана. Диковинное растение, не успев зацвести, оно сбрасывает с себя все листья и оставляет на макушке стебля лишь цветок, который, осыпавшись, превращается в круглую коробочку с семенами. Озермес остановился, посмотрел по сторонам и положил свой сверток на влажную после недавнего снега траву. Чебахан тоже скинула с плеча узел и, тяжело опустившись, села на умерший от старости и упавший головой к восходящей стороне явор. Дерево переломилось на высоте человеческого роста, там, где было дупло. Оставшийся стоять длинный пень, весь в наростах лишайника и мха, походил на согбенного, обросшего волосами старика. Озермес приметил в высоком скалистом обрыве пещеру, темнеющую у самой земли, и пошел к ней. Заглянув внутрь, крикнул Чебахан: — Здесь совсем сухо! — Она не отозвалась. Озермес обследовал неглубокий овраг, на дне которого звенела на камнях речка. Правее этой стороны оврага, на расстоянии примерно тридцати прыжков, поднимался к склону смешанный лес. Поближе, напротив пещеры, на поляне высились несколько яворов, пихт и дубов, а по правую руку от рощи обрывалось к заходящей стороне ущелье. Озермес подошел к обрыву, посмотрел вниз и вдаль и позвал Чебахан. — Иди, посмотри. — Она, еле передвигая ноги, подошла к нему. Ущелье было таким глубоким, что между ними и дном пропасти белели, подобно разбежавшимся овцам, маленькие пушистые облачка. За ущельем вольно разветвлялся мощный горный хребет со многими туловищами, покрытыми щетиной оголенных лесов. За хребтом вереницей протянулись синие горы, и совсем вдали сливались с небом палевые округлые пригорки. Яркие краски весны еще не расцветили лесов, и от бесконечного, как земная жизнь, простора исходило такое грустное умиротворение, что Чебахан тихо и облегченно заплакала. Озермес, ни разу не видевший, как она плачет, притворился, что не замечает ее слез. Выплакавшись, Чебахан посмотрела на него чистыми, умытыми глазами и спросила: — Пойдем дальше? — А здесь тебе не нравится? — Она кивнула: — Да. — Посмотри, белорукая. Саклю построим спиной к скале, у пещеры, до ручья в овраге рукой подать, и я думаю, зимой вода в речке не превращается в лед, она бежит слишком быстро, чтобы мороз мог схватить ее. Спать пока будем в пещере, а потом станем хранить в ней еду... После первой охоты я сделаю Мазитхе подношение... — Они уселись рядом на трухлявый ствол явора и стали разглядывать свои будущие владения. Тонкие шелковистые брови Чебахан сошлись в длинный витой шнурок, на чуть выпуклом, правильном и чистом лбу возникла уже знакомая Озермесу легкая, как тень, морщинка. Он опустил глаза и потрогал пальцем острые темно зеленые листочки, хороводом обвивавшие стебель. Явор, падая, придавил плаун, но он пробуравил землю и пробился к свету рядом с умершим деревом.