Читать «Тайна бильярдного шара. До и после Шерлока Холмса (сборник)» онлайн - страница 57
Артур Конан Дойл
И вот, неделя уединения подошла к концу, и вечером субботы каждой монахине надлежало исповедаться, дабы приготовиться к Святому причастию воскресным утром. Одна за другой фигуры в белоснежных одеяниях, призванных символизировать чистоту их душ, входили в исповедальню, сквозь зарешеченное окошко шепотом рассказывали о своем нехитром бытии и с величайшим смирением и раскаянием внимали мудрым наставлениям и замечаниям, которые им, отведя взгляд, шепотом изрекал пожилой священник. Строго согласно статуту инокини, послушницы и сестры возвращались в часовню и ждали лишь прихода матери настоятельницы, дабы завершить день всегдашней вечерней молитвой.
Мать Моника вошла в темную исповедальню и сквозь маленькое зарешеченное окошко увидела седую голову, обращенное к ней ухо и изуродованную руку, закрывавшую остальную часть лица. Рядом с сидящим монахом-иезуитом горела одинокая свеча, и она услышала легких шелест, когда он перелистывал требник. С видом человека, сознающегося в тягчайшем преступлении, она опустилась на колени, смиреннейше опустив голову, и скороговоркой что-то пробормотала о банальных ошибках и промахах, связывавших ее с остальным человечеством. Они были столь ничтожны и немногочисленны, что священник всерьез призадумался, какое самое легкое из наказаний соответствовало бы ее почти полной безгрешности, как вдруг исповедавшаяся запнулась, словно хотела сказать что-то еще, но не могла найти в себе сил сделать этого.
— Мужайся, сестра, — произнес отец Гарсия. — Что еще ты не высказала?
— Я не высказала самое худшее, — ответила она.
— Самое худшее не всегда самое тяжкое, — ободрил ее священник. — Отринь страх, сестра, и поведай это мне.
Однако настоятельница все же пребывала в нерешительности. И вот, наконец, она заговорила, но таким тихим шепотом, что сидевший по ту сторону решетки приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.
— Преподобный отец, — начала она, — мы, носящие облачение святого Доминика, дали обет навсегда оставить все мирские мысли. И тем не менее я, недостойная настоятельница, в которой все по праву ищут пример для подражания, всю эту неделю оказалась снедаема воспоминаниями о любимом — о любимом мною мужчине, пресвятой отец — давным-давно, за много лет до того, как я приняла постриг.
— Сестра моя, — ответил иезуит, — мысли наши не всегда подвластны нам. Когда они становятся таковыми, что разум наш восстает против них, нам остается лишь горько о них сожалеть и приложить все силы, дабы избавиться от них.
— В этом-то и состоит тяжесть моего греха, святой отец. Мысли сии были мне приятны, и никакими усилиями мне не удавалось отбросить их прочь. Будучи в своей келье, я изо всех сил пыталась одолеть свою слабость, но как только вы начали говорить…
— Я начал говорить?..
— Это ваш голос, святой отец, что заставил меня вспомнить казавшееся мне давно позабытым. Каждое ваше слово вызывало у меня воспоминания о Педро.