Читать «Мужчины своих женщин» онлайн - страница 27
Алексей Серов
Минуты две длилась упорная тишина. Обе стороны обменивались молчанием, пользуясь им как лучшим способом оскорбить. Наконец человек из кабинета едко поинтересовался:
— И долго вы собираетесь там сидеть? А то я лучше спать сейчас пойду!
(Почему я должен любить людей, подумал он так тихо, что сам еле осознал. Их же лечить надо, вот и все. Но я люблю всех людей, всех, подумал он уже твердо.
А тех, кого нужно лечить — особенно... Где я мог видеть этого парня? Ведь где-то видел. Профессионально-цепкая память доктора услужливо подсказала: это же тот самый В., чьи рассказы недавно были в газете с программой! Очень похож на свою фотографию, только он на самом деле моложе — ранняя лысина. Смотри-ка ты, гений пожаловал! Сейчас начнет требовать к себе особого отношения...
Доктор был, в общем, незлой человек. И на хорошем счету в клинике — специалист великолепный, с редким чутьем. Начальство уже решило двигать его наверх: пора, да и достоин, только он еще этого не знал и переживал немного — пора бы уже, пора... Еще он был расстроен потому, что последнее время ему каждую ночь снились цветные кошмары. В них не было космических тварей с острыми зубами, никто не бегал за доктором по узким коридорам, готовясь скушать. Все обстояло гораздо серьезнее. Ибо каждую ночь доктору показывали самые стыдные моменты его жизни. Это была не выдумка и не болезненный бред. Утром доктор просыпался разбитым, мокрым от пота и красным от стыда. Например, сегодня ему напомнили эпизод из далекого пионерского детства: лето, лагерь «Спутник», он во втором отряде. Гуляя по территории, он увидел, как один пацанчик лет семи дерется с несколькими своими солагерниками, и те хором бьют его, не сильно, но обидно. Мальчишка убегает в спальную палату и забивается там в угол возле своей койки, готовясь обороняться до последнего. Будущий доктор (БД), расспросив мелюзгу, выяснил, за что валтузили несчастного страдальца: у него смешная фамилия, большое родимое пятно на виске, да и вообще весь он какой-то не такой, чужой... БД, уже и в то время движимый любовью ко всему человечеству (этому способствовало раннее половое созревание и запойное чтение классики; он, кстати, и сам пробовал писать маленькие новеллы, мама очень хвалила) пошел в палату. Он постарался утешить мальчишку словами, а когда это не удалось, разыграл целое представление в лицах: приехал цирк! Надувая щеки, гремит музыка! Вот клоуны!
Они скачут и кувыркаются! Вот силачи, они подымают огромные гири! Вот выходит... лектор, кандидат сикам- брических наук. На этом месте мальчишка не выдержал, расхохотался сквозь непросохшие слезы. Вот дрессировщик сует голову в пасть льва! Вот наездники на табуретках! Овации, аплодисменты. Господа, сказал БД, снимая воображаемую шляпу. Мы — бродячие артисты. Подайте кто сколько может артистам на пропитание. Он и не думал, что ему действительно что-то перепадет. Но мальчишка, слазив в тумбочку, с горящими глазами высыпал в потную ладонь БД несколько карамелек. БД откланялся, скалясь, прижимая ладонь к груди, и под хлопки единственного зрителя исчез за дверью. Там он, осторожно прокравшись вдоль стены, глянул в окно и замер. Мальчик стоял и смотрел в сторону закрывшейся двери, словно ожидал какого-то чуда, ну например: вот сейчас войдет мама и скажет — собирайся, мы уезжаем отсюда домой... Но чудеса в жизни случаются редко, дверь не открывалась, и никто не входил. Тогда мальчик сел на койку, спиной к подглядывавшему БД. Плечи мальчика опустились, он уперся локтями в колени и замер в неподвижности. Потом его плечи начали вздрагивать, все чаще и чаще. Более ясной картины человеческого горя БД не приходилось потом видеть за всю жизнь. И тогда он, сам едва не плача от жалости, опять ворвался в палату с веселым криком: приехал цирк! Вот клоуны! А вот жонглеры и канатоходцы по спинкам кроватей! И даже сам кандидат сикамбриче- ских наук!.. Мальчишка снова смеялся и бил в ладоши, и снова просыпались карамельки в шляпу бродячих артистов. Оказавшись за дверью, БД машинально ссыпал конфеты в карман и вдруг обнаружил, что их там уже довольно много. Он похлопал себя по этой выпуклости на бедре и подумал: вот здорово! Развеселил человека и получил конфеты. Всем хорошо. Может, сходить еще раз? Он посмотрел в окно. Мальчишка по-прежнему сидел на койке и напряженно сверлил взглядом входную дверь, готовый подскочить и завопить что-нибудь веселое. Ждет, подумал БД, надо идти. Он сделал веселую рожу и помчался... В четвертый раз мальчишка смеялся уже не так радостно, потому что представления были почти одинаковы, а конфеты убывали быстро. Глаза его вдруг потускнели, в них появилась прежняя тоска. В кульке осталась всего пара карамелек. Мальчик заподозрил какой-то коварный, изощренный обман, но отказывался верить самому себе: ведь только что было так хорошо, так весело, неужели и этот издевается над ним? БД это прекрасно разглядел и вдруг сообразил, что желание помочь у него незаметно переросло в желание заработать на чужом горе. Когда и как это случилось, он не знал, но знал теперь четко, что конфеты, плата за радость, стали чем-то недопустимым и стыдным. Конфеты следовало немедленно вернуть. Этот широкий жест искупил бы все, вернул бы мальчику веру если не в людей, то конкретно вот в этого человека, который бескорыстно помог в трудную минуту. БД стоял на жарком июльском солнце возле входа в палату, где сидел одинокий маленький человек со своим огромным горем. БД чувствовал, как карамель в туго набитом кармане начинает плавиться, фантики прилипают к сладкому, а когда они присохнут, то отодрать их будет невозможно... Отдать или не отдать? Не отдавать? Или отдать? И вот тут память доктору отказывала. Он не мог вспомнить, вошел ли он в палату, вернул ли мальчишке конфеты. Этого в памяти просто не было, и потому-то он теперь расстраивался и нервничал. Не мог я их не отдать, говорил он сам себе. Не мог. Потому что если я их не отдал, то это же просто... просто... он даже не находил слов. Да нет, наверняка отдал. Ну, а вдруг?.. Почему таким стыдом жжет уши при одном воспоминании о том цирковом представлении? Почему оно выплыло из недр памяти, ведь сколько времени о нем не было ни слуху ни духу, неужели же... Да нет, нет.)
