Читать «НАС ЖДЕТ СЕВАСТОПОЛЬ» онлайн - страница 54
ГЕОРГИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ СОКОЛОВ
Дюжев поднялся на верхнюю палубу и пошел на корму покурить. Закурив, он подозвал к себе матроса Токарева.
– Меня звать Степаном, а тебя?
– Олегом.
– Ну как, освоился?
– Вроде бы.
Выпустив изо рта дым, Дюжев сдвинул на затылок мичманку и покачал головой:
– Погляжу я на тебя и вывод печальный делаю – совсем службы не знаешь. Ну какой у тебя внешний вид? Разве это воротник? Видишь, какой у него цвет?
– Синий, – недоуменно ответил Токарев, косясь на свой воротник.
– То-то что синий. А вдруг получишь увольнительную в город. Захочешь с девушкой познакомиться. Не тут-то было! Глянет она на твой синий воротник и сразу определит, что ты салажонок. По воротнику поймет. У бывалого моряка воротник выцвел, не синий, а голубой. Знаешь что: постирай его в воде с содой – и он превратится в голубой.
Чуткий на ухо боцман подошел к ним и сердито зашевелил усами:
– Балаболка же ты, Степан. Чему учишь молодого матроса? Нет чтобы рассказать ему о рулевом устройстве да показать…
Дюжев рассмеялся и отошел от них. Не знаешь ты, боцман, что у него сегодня преотличное настроение, хочется озоровать, петь песни, а не рассказывать про штуртросы, румпель и тому подобное.
Подойдя к комендору носового орудия Пушкареву, мрачно смотревшему на море, он с невинным видом спросил:
– Скажи-ка, пожалуйста, уважаемый комендор, почему о хорошем сапожнике можно сказать, что он работает, как артист, а об артисте не скажешь, что поет, как сапожник?
Пушка рев посмотрел на него исподлобья и спокойно проговорил:
– Пошел к чертям.
Дюжев изумился:
– Кажись, вы малость пришибленный. Когда это произошло?
Комендор повернулся к нему спиной.
Дюжев с оскорбленным видом пожал плечами и стал спускаться в кубрик. Здесь играли в домино.
Дюжев подсел к коку, державшему перед собой книгу.
– Что, Кирилл, задумался! И не замечаешь, что книгу раскрыл вверх тормашками. Или каша подгорела?..
Наливайко невесело улыбнулся.
– Не в каше дело. Понимаешь, Степа, опять промашку дал, и все из-за своей стеснительности.
– А почему я не знаю об этом?
– Вчера это произошло. Иду по берегу с мешком продуктов за плечами и вдруг вижу, как будто знакомая девушка. Невысокая, кругленькая, как орешек. Она, думаю, моя севастопольская зазнобушка. Ты должен помнить ее.
– Помню. Носы у вас одинаковые, курносые.
– Вот, вот. Пока я раздумывал, девушка исчезла за углом дома. Хотел побежать за ней, да с двухпудовым мешком не больно побежишь. А оставить мешок не решился. Девушку догнать догнал бы, а к мешку тем временем ноги могли бы приделать.
– Окликнуть ее следовало.
– Постеснялся. А вдруг не она…
– Ну и что из того? Тюфяк же ты, Кирилл!
– Стесняюсь с другими. Только с одной и был посмелее. Забывать было начал ее, а со вчерашнего дня вновь вижу ее перед собой. Ругаю теперь себя, почему волынил тогда, когда пришлись друг другу по душе. Расписались бы – и делу конец. Поехала бы к моим родителям за Волгу как законная жена, а война кончилась бы – и я к ней. Стеснялся предложить ей пойти в загс…
– Ой, тюфяк…
Матрос Бабаев стучал костяшками домино и ворчал:
– Зачем медяшку драить? На войне не до чистоплюйства. Война и чистота – вместе не живут.