Читать «Вместо введения. Помянем прошлое» онлайн - страница 4

Она приветствует рождающуюся буржуазию как класс, который не похож на класс крепостников, как класс, от которого можно ожидать светлой и богатой подвигами будущности. На заре новых общественных отношений она видит в буржуазии союзника.

Новая заря взошла. Наступила «эпоха великих реформ» [28] . Пало крепостное право [29] . Ряды интеллигенции пополнились, как никогда прежде, лицами, вышедшими из непривилегированных классов. Разночинец в первый раз в русской истории почувствовал себя совершенно полноправным членом общества. Теперь он был вожаком интеллигенции. Теперь интеллигенция всецело явилась выразительницей его дум, стремлений, настроений и надежд. Правда, рядом с ним продолжал стоять интеллигент-дворянин, но это был дворянин, отрекающийся решительно от всех привилегий, которыми его наградили века крепостного права, от всякого «наследства», завещанного ему предками: это был «кающийся» дворянин.

Интеллигенту-разночинцу шестидесятых годов недаром досталась победа. «Он рос среди терний», он купил себе право на существование ценой величайших усилий, тяжелых страданий, упорного труда; он устоял в борьбе за существование лишь благодаря постоянному личному самоусовершенствованию, интенсивной умственной работе. Поэтому он уверовал в спасительную силу труда и разума, во всемогущество «критически мыслящей личности» [30] . И чтобы вернее сохранить цельность своей личности, чтобы в совершенстве закалить себя для борьбы за существование, он решил сделать свой душевный мир недоступным для всех тех чувств и наклонностей, которыми жили мало энергичные, пассивно покоряющиеся судьбе, не умеющие за себя постоять питомцы помещичьих усадеб: он убил в себе фантазию; он отверг чистую поэзию и эстетику, он не допустил инстинктам и чувству бесконтрольно властвовать над собой.

Настали героические времена интеллигенции… Но они продолжались недолго. На историческую сцену вышли новые интеллигенты из провинциальной, деревенской глуши, интеллигенты, заговорившие о «черноземных силах». Эти интеллигенты росли в среде, наиболее пострадавшей от крепостного права, в среде «мучающихся, беснующихся, обремененных». Свидетели непрерывных бессильных страданий и бессильного озлобления, с детства сами забитые и униженные, они не могли развить в себе возвышенного понятия о цельной, героической личности: среда убила в них даже сознание человеческих прав и человеческого достоинства. Их сердце даже не было способно на глубокие «личные привязанности», на «личную» жалость и «личное» участие. Они, по выражению их самого искреннего идеолога, бежали от своей личности и личности каждого отдельного человека, дабы уйти от страданий. Они могли лишь чувствовать глубокое сострадание к «человеческим массам» скорбеть глубоко лишь о всечеловеческом горе.