Читать «Вход в плен бесплатный» онлайн - страница 31
Николай Федорович Иванов
— Сколько времени? — не выдерживая, интересуется Махмуд.
— Угадай, — тяну, растягиваю секунду, пытаясь сложить из нее хотя бы минуту.
— Три часа.
— Три часа — это ночью. А днем — пятнадцать, — учу парня армейским премудростям. Зачем? Чтобы не остаться в тишине и наедине со своими мыслями? Или из последних, но сил карабкаемся к жизни?
— Не выдержим, — вслух произносит водитель о том, что знает каждый.
Поговорить бы и дальше — просто так, цепляясь ни за что, но сил нет даже на это.
Сознание начали терять к вечеру. Проваливание в небытие — вообще-то состояние пьянительное и сладостное, если ему не сопротивляться, пытаясь коротким и частым дыханием раздвинуть грудь и дать ей воздух. Брать его неоткуда, колодцы становятся пустыми не только без воды.
— Борис, не спи, — слабо просил своего начальника Махмуд, сам тут же уходя во мрак и тишину.
Из последних сил приподнявшись, ползу в угол, где стоит бутылка с остатками воды. Берегли ее на вечер. Но вечера не будет. Выплеснул ее на стену — может, "задышит"? Уткнулся в секундную прохладу лбом. Хорошо… Легко и сладостно…
Когда очнулся, вода на стене испарилась, лоб зарапают мелкие камешки. Пытаясь отыскать сырое местечко, разобрал доски там, где утром мыли руки. Сухо. Бетон. Укладывать вагонку обратно не оставалось ни сил, ни желания. Снова уткнулся головой в развороченный угол и затих. Чему-то сопротивляться становилось бессмысленным. Вспоминать кого-то отдельно сил уже не было, и мысленно сказал сразу всем:
— Прощайте.
И оставил себя умирать в тихом спокойствии.
Но ведь как живуч человек. Издалека, сквозь ватную пустую тяжесть, но услышал, как скрежещет лом по бетону, отодвигая плиты. Успеют или нет? И тут же в яму провалилась прохлада. Но не раздавила, а принялась врачевать по-медсестрински приятными холодными ладонями лицо, шею, грудь. Свет фонарика заставил приоткрыть глаза — нужно было показать, что мы еще живы, чтобы не подумали, что мертвы и нас нужно вновь замуровать, засыпать землей, пряча трупы. Нас некоторое время молча рассматривали, но повеление осталось прежним:
— Повязки.
Подняли на глаза хомуты с шеи. Подползли к лестнице, беззвучно опущенной в нашу могилу. Выползти самим сил не хватило, и нас вытащили наверх за руки. Вот тут уж ночной воздух надавил, сжал грудь, словно медсестру сменил грубый, недоучившийся костолом-массажист. По телу пошли судороги, ноги подкосились, и я рухнул на землю, корчась в судорогах. Рядом била дрожь вытянувшегося во весь рост Махмуда.
— Вы чего это? — с некоторой долей тревоги спросил Боксер.
Ответить смог лишь Борис:
— Задыхались. Не хватало воздуха.
— А что ж вы так неэкономно дышали? Наверное, слишком часто. В туалет пойдете?
Еще бы на танцы пригласил. Или по девочкам. А нам бы полежать, надышаться. Перестать дергать грудь короткими толчками в надежде найти там хоть каплю кислорода.
— Если можно, мы полежим, — отметает и танцы, и девочек даже холостяк Махмуд.
— Полежите, — совсем миролюбиво соглашается Боксер.