Читать «Ён Тру» онлайн - страница 4

— Завидно тебѣ, что ли? Ты слышишь, мы не должны такъ безсовѣстно наливаться!..

Кьюслингъ взглянулъ на меня.

— Что съ тобой? — спросилъ онъ съ удивленіемъ.

Ёнъ становился все веселѣе. Онъ выпилъ еще рюмку въ знакъ того, что коньякъ принадлежитъ, собственно, ему. Онъ дѣлался все развязнѣе и, наконецъ, просто сталъ ликовать. Еще черезъ минуту онъ снова затѣялъ разговоръ о чайной колбасѣ. Кьюслингъ наполнилъ мою рюмку и принесъ ее мнѣ, такъ какъ я снова сѣлъ на полъ, но я не взялъ ея.

— Не обидѣлся же ты въ самомъ дѣлѣ? — сказалъ Кьюслингъ и внимательно поглядѣлъ на меня. Я отвѣтилъ, что напрасно онъ такъ заботится обо мнѣ,- я-то ужъ ни въ какомъ случаѣ не стану пить его коньякъ. И если онъ ничего не имѣетъ противъ этого, то я, такъ и быть, останусь сидѣть тамъ, гдѣ сижу. Но могу и уйти.

Пауза.

Кьюслингъ продолжалъ смотрѣть на меня съ изумленіемъ.

— Будь ты въ здравомъ умѣ, я закатилъ бы тебѣ хорошую затрещину, но ты, бѣдняга, теперь невмѣняемъ! — произнесъ онъ и отошелъ отъ меня.

— Ты, кажется, воображаешь, что я пьянъ?

— Нѣтъ, не пьянъ, но пока съ тебя совершенно достаточно.

Я продолжаю сидѣть, обдумывая его слова, а тѣмъ временемъ Ёнъ все приглядывается къ коньяку, который, повидимому, уже порядкомъ подѣйствовалъ на него. Онъ начинаетъ нѣтъ и болтать самъ съ собой.

— Обиженъ, — бормочетъ онъ, — кто обиженъ? Мнѣ кажется, вы говорите о комъ-то, кто обиженъ? — Чайная колбаса все еще не выходитъ у него изъ головы, онъ никогда не слыхалъ, чтобы можно было обойтись на Рождество безъ колбасы. Вдругъ онъ предлагаетъ намъ всѣмъ вмѣстѣ спѣть что-нибудь. И они оба поютъ: «Когда вечеромъ солнце сіяетъ». Я внимательно слушаю, но едва они пропѣли первую строфу, какъ я поднимаюсь съ пола и подхожу къ Кьюслингу.

Какое-то трогательное чувство къ нему охватило меня, я схватываю его за руку и что-то бормочу.

— Ну, хорошо, хорошо! — говоритъ Кьюслингъ, и я опять сажусь на свое мѣсто. Ёнъ поетъ новую пѣсню, шведскую дѣсню о «Біанкѣ».

— Послушайте, ступайте-ка, купите колбасы! — вспоминаетъ онъ еще разъ.

— Сейчасъ, только дай денегъ! — возражаетъ Кьюслингъ. — Я знаю, у тебя есть деньги, ты вѣдь меня не проведешь. — Настроеніе Ена сразу измѣнилось, онъ сѣлъ на свою кровать и постарался, насколько это было возможно, овладѣть собой. Упоминаніе о деньгахъ пробудило въ немъ опять инстинктъ крестьянина. Осторожно дотронулся онъ до кармана на груди и сказалъ съ хитрымъ лукавствомъ пьянаго человѣка:

— Вотъ какъ? Ты знаешь, что у меня есть деньги? Кто тебѣ разсказалъ объ этомъ? Ты можешь меня всего обыскать, я вѣдь сегодня не могъ даже прачкѣ заплатить.

— Ну, понятно, это все только шутка! — сказалъ Кьюслингъ, — тебѣ такъ же плохо приходится, какъ и намъ. Да, да, ты совершенно правъ. Не найдется никого, кто бы сталъ подозрѣвать, что человѣкъ, живущій въ подобной дырѣ, можетъ быть денежнымъ человѣкомъ.

— Ну, что до этого касается, то…

— Нѣтъ, объ этомъ не стоитъ и разговаривать: человѣкъ, у котораго даже свинья не захотѣла бы жить, не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ только бѣднякомъ въ родѣ насъ. И понятно, нѣтъ никакого стыда въ томъ, что ты носишь цилиндры цѣною въ двѣ кроны, когда ты вынужденъ это дѣлать.