Читать «Роза, или Палаты и хижина» онлайн - страница 2

"Ахъ, сударыня!" сказала крестьянка, поднимая руки къ небу, и не могла говорить болѣе, сладкія слезы живѣйшей благодарности оросили ея лицо. Она не въ силахъ была выразишь своей признательности, и лучше хотѣла молить Небо о добродѣтельной героинѣ, нежели словами благодарить ее .

Между тѣмъ младенецъ оживалъ на груди Амеліиной. Свидѣтели сей трогательной сцены смотрѣли въ безмолвіи и съ удивленіемъ; одна толстая Гофмейстерина скучала въ каретѣ и не видала ничего: пажи, старой Камергеръ и слуги закрывали отъ нее Принцессу.

Можно ли описать радость матери и Амеліи, когда младенецъ началъ видимо приходить въ силы, и когда живая краска показалась на лицѣ его? Минутъ черезъ двадцать онъ насытился, приподнялъ голову, взглянулъ на Амелію и улыбнулся…. Принцесса, заливаясь слезами, поцѣловала его, встала и сказала: "поѣдемъ скорѣе домой., чтобы помочь бѣдной матери; донесите ее до кареты." Тутъ гайдукъ взялъ и повелъ больную за Принцессою, которая несла на рукахъ младенца, и сѣвъ въ карету, посадила крестьянку рядомъ съ собою, къ великому изумленію Гофмейстерины, принужденной уступить ей мѣсто свое. Старой Камергеръ сѣлъ на козлы — и такимъ образомъ поѣхали въ городъ.

Баронесса Клакенбергъ, Гофмейстерина, была въ осьмомъ-надесять вѣкѣ едва ли не болѣе всѣхъ другихъ привязана къ обыкновеніямъ; она думала, что ни въ какомъ случаѣ не должно отходить отъ нихъ, и сіе важное правило могло, по ея мнѣнію, быть единственнымъ для воспитанія знатныхъ молодыхъ людей: правило конечно мудрое, но не совсѣмъ новое, хотя Баронесса Клакенбергъ и присвоивала себѣ честь такого великаго изобрѣтенія при Дворѣ N. N.

Изумленіе Баронессы еще увеличилось, когда она свѣдала, что Амелія кормила своею грудью крестьянскаго младенца. Это странно, очень странно! говорила или думала она во всю дорогу. Между тѣмъ пріѣхали ко дворцу. Тамъ отвели особливую комнату для бѣдной крестьянки, положили ее на постелю, я сыскали женщину, которая взялась кормить ея дочь. Принцесса, исполнивъ законъ благодѣтельности, вошла въ свои комнаты и съ неописанною радостію взглянула на колыбель сына. "Я спасла чужаго младенца," думала она: "Богъ конечно спасетъ и моего!" Сынъ ея проснулся и закричалъ: Амелія, взявъ его на руки, сказала: "Милой другъ!. я заставила тебя раздѣлить пищу свою съ жертвою бѣдности, и надѣюсь, что этотъ случай предзнаменуетъ добродѣтель совершенныхъ лѣтъ твоихъ, когда ты будешь въ состояніи помогать нищетѣ. Что принадлежитъ до меня, то я слѣдовала одному движенію материнской любви, представивъ тебя въ этомъ бѣдномъ младенцѣ: ты въ образѣ нещастной говорилъ моему сердцу."

Въ самую ту минуту, какъ нѣжная Амелія съ восторгомъ глядѣла на сына своего, вошелъ къ ней мужъ ея, которой возвратился съ охоты. Онъ былъ доброй Принцъ, какъ говорятъ въ Германіи: то есть, не гордъ, не спесивъ; на улицѣ и за городомъ кланялся всякому мужику; а во дворцѣ говорилъ ласково съ придворными и весьма учтиво съ женщинами; всегда улыбался, часто хохоталъ, и всѣ на свѣтѣ хвалили его чрезмѣрную милость. Но эта милость не имѣла уже никакихъ дальнѣйшихъ слѣдствій: доброй Принцъ не давалъ ничего, любилъ одного себя, никогда не читалъ, ѣздилъ съ собаками, и всякой день часовъ по пяти сидѣлъ за столомъ. Однакожъ, естьли любимецъ его, Графъ Секендорфъ, совѣтовалъ ему сдѣлать иногда доброе дѣло (что, правду сказать, бывало очень рѣдко), то Принцъ соглашался, и всѣ Нѣмецкія газеты слагали въ такомъ случаѣ благодѣтельность Его Свѣтлости. Мудрено ли, что онъ и Самъ повѣрилъ наконецъ газетамъ и вообразилъ себя лучшимъ изъ Князей Нѣмецкихъ?