Читать «Закат и падение Римской империи. Том 6» онлайн - страница 292

Эдвард Гиббон

Описывая нашествие Аттилы на Италию, я упоминал о том, что венецианцы покинули разрушенные города континента и что они нашли скромное убежище на мелких островах, лежащих у оконечности Адриатического залива. Живя среди вод жизнью людей свободных, бедных, трудолюбивых и недоступных, они мало-помалу соединились в республику. Первый фундамент Венеции был заложен на острове Риальто, а ежегодное избрание двенадцати трибунов было заменено назначением пожизненного герцога или дожа. Венецианцы гордились уверенностью, что, живя на окраинах двух империй, они постоянно сохраняли свою первоначальную независимость. Они отстаивали мечом свою старинную свободу против латинов и могли бы указать свои права на нее посредством письменных документов. Даже Карл Великий отказывался от всяких притязаний на обладание островами Адриатического залива; его сын Пипин безуспешно нападал на лагуны или каналы, которые были так глубоки, что его кавалерия не могла переходить через них, и так мелководны, что по ним не могли плавать суда, и при всех германских императорах владения республики ясно различались от королевства Италийского. Но иноземцы и их монархи считали Венецию неотъемлемой частью греческой империи и такого же мнения были сами венецианцы; доказательства этой зависимости были многочисленны и бесспорны в девятом и десятом столетиях, а пышные титулы и рабские почетные отличия, которых так жадно искали при византийском дворе венецианские герцоги, могли бы считаться унизительными для высших должностных лиц свободного народа. Но узы этой зависимости никогда не были безусловны или суровы и они были мало-помалу ослаблены честолюбием Венеции и бессилием Константинополя. Покорность перешла в уважение, права превратились в привилегии и свобода внутреннего управления окрепла, благодаря независимости от иноземного владычества. Приморские города Истрии и Далмации повиновались тому, кто владычествовал на Адриатическом море, а когда венецианцы взялись за оружие против норманнов в защиту Алексея, император не требовал их помощи в исполнение верноподданнического долга, а просил их как верных союзников доказать ему свою благодарность и великодушие. Море было их наследственным достоянием; правда, западная часть Средиземного моря от берегов Тосканы до Гибралтара находилась во власти их соперников - жителей Пизы и Генуи; но зато венецианцы рано стали участвовать в выгодах торговли греческой и египетской. Их богатство возрастало с возрастанием требований европейцев; их мануфактуры шелковых и стеклянных изделий и, быть может, также учреждение их банка принадлежат к глубокой древности, а плоды их предприимчивости обнаруживались в роскоши их общественной и частной жизни. Чтоб защищать честь своего флага, отмщать за обиды и охранять свободу мореплавания, республика была в состоянии снарядить флот из ста галер, и ее морские военные силы были в состоянии бороться и с греками с сарацинами и с норманнами. Венецианцы помогли франкам овладеть берегами Сирии, но их усердие не было ни слепо ни самоотверженно, и при завладении Тиром они удержали за собой долю верховной власти над этим самым древним центром всемирной торговли. Политика Венеции отличалась корыстолюбием торговцев и наглостью морской державы; тем не менее ее честолюбие было осмотрительно и она редко забывала, что хотя ее военные галеры были плодом и охраной ее могущества, но ее торговые суда были причиной и опорой этого могущества. В своей религии Венеция устранилась от раскола греков, не подпав под рабскую зависимость от римского первосвященника, а ее частные сношения с неверующими всех стран, как кажется, своевременно предохранили ее от лихорадочных припадков суеверия. Ее первоначальная система управления представляла странное смешение демократического принципа с монархическим: дожей выбирали на общих собраниях народа путем голосования; пока он был популярен и управлял с успехом, он царствовал с пышностью и с авторитетом монарха; но при часто случавшихся государственных переворотах народные сборища низлагали, изгоняли или убивали дожей иногда в наказание за действительную вину, иногда без всякого основания. В двенадцатом столетии появились первые зачатки той мудрой и бдительной аристократии, которая низвела дожа до роли манекена, а народ до значения нуля.