Читать «Закат и падение Римской империи. Том 6» онлайн - страница 269

Эдвард Гиббон

Он мог ожидать, что осада города, который пользовался таким почетом и на земле и на небесах и судьбой которого так интересовались и Европа и Азия, воспламенит последние искры энтузиазма и что из шестидесяти тысяч христиан каждый превратиться в солдата, а каждый солдат будет кандидатом на звание мученика. Но королева Сивилла дрожала от страха и за себя и за своего пленного супруга, а спасшиеся от тюркских мечей и от тюркского плена бароны и рыцари руководствовались ввиду общей гибели прежним соперничеством и себялюбием. Самую многочисленную часть населения составляли греки и восточные христиане, научившиеся из опыта предпочитать магометанское иго латинскому, а гроб Господень привлекал к себе толпы бедняков низкого звания, у которых не было ни оружия, ни мужества и которые жили только подаяниями пилигримов. Для защиты Иерусалима было сделано несколько слабых и торопливых усилий, но победоносная неприятельская армия отразила вылазки осажденных, придвинула свои военные машины, сделала в городской стене брешь шириной в пятнадцать локтей, приставила к ней штурмовые лестницы и на четырнадцатый день водрузила над брешью двенадцать знамен пророка и султана. Королева, женщины, и монахи отправились босоногими в торжественной процессии молить Сына Божия, чтобы он предохранил свою гробницу и свое достояние от посягательства нечестивцев - но все было тщетно. Им пришлось положиться на милосердие победителя, а первая депутация, отправленная с просьбой о пощаде, получила решительный отказ. Победитель отвечал, что "он поклялся отомстить за продолжительные страдания, которые так терпеливо выносились мусульманами, что время помилования прошло и что настала минута отмщения за кровь невинных людей, пролитую Готфридом и первыми крестоносцами". Но отчаянное и успешное сопротивление франков предостерегло султана от уверенности в победе; он почтительно выслушал воззвание к общему Отцу всего человечества и под влиянием человеколюбия в нем смягчилась суровость фанатика и победителя. Он согласился пощадить при сдаче города жизнь его жителей. Грекам и восточным христианам было дозволено жить под его владычеством; но вместе с тем было условлено, что все франки и латины покинут Иерусалим в течение сорока дней и будут отправлены под охраной в приморские портовые города Сирии и Египта, что за каждого мужчину будет уплачено по десяти золотых монет, за каждую женщину по пяти, за каждого ребенка по одной, и что те, которые не будут в состоянии купить свою свободу, поступят в вечное рабство. Некоторые писатели с удовольствием и злорадством сравнивали человеколюбие Саладина с избиением магометан во время Крестового похода. В этом случае различие обусловливалось чисто личным характером завоевателей; но мы не должны позабывать то, что христиане предложили сдаться на капитуляцию, а жившие в Иерусалиме магометане выдерживали осаду до последней крайности и что город был взят приступом. Впрочем, тюркскому завоевателю нельзя не отдать справедливости в том, что он добросовестно исполнил все условия договора, и его нельзя не похвалить за сострадание, с которым он отнесся к бедственному положению побежденных. Вместо того чтобы требовать аккуратной уплаты должных ему денег, он принял тридцать тысяч византинов в качестве выкупа за семь тысяч бедняков; от двух до трех тысяч бедняков были отпущены им из сострадания на волю без всякого выкупа, а число оставленных им в рабстве было уменьшено до одиннадцати или до четырнадцати тысяч. Во время его свидания с королевой самым приятным для нее утешением были его слова и даже слезы; его щедрые подаяния радовали тех, кого война лишила родителей или мужей, а хотя Иоаниты сражались против него, он дозволил оставаться в Иерусалиме в течение одного года тем рыцарям этого ордена, которые были благочестивее своих товарищей, так как занимались уходом за больными. За такое милосердие Саладин достоин нашего удивления и уважения. Ему не было никакой надобности притворяться, а его суровый фанатизм мог бы заставить его скорее скрывать, чем выставлять напоказ свое преступное сострадание к врагам Корана. После того, как Иерусалим был очищен от иноземцев, султан совершил свой торжественный въезд в город с развевавшимися от ветра знаменами и при звуках военной музыки. Большая Омарова мечеть, которую христиане превратили в церковь, была снова посвящена единому Богу и его пророку Мухаммеду; стены и полы были очищены розовой водой, а в святилище была поставлена кафедра работы Нуреддина. Но когда блиставший на куполе золотой крест был сброшен вниз и когда его потащили по улицам, христиане стали испускать жалобные вопли, на которые мусульмане отвечали радостными возгласами. В сделанных из слоновой кости четырех ящиках патриарх уложил кресты, образа, сосуды и мощи, находившиеся в святом городе; эти ящики были задержаны победителем, пожелавшим представить халифу эти трофеи христианского идолопоклонства. Впрочем, он согласился поручить их на хранение патриарху и владетелю Антиохии, и этот благочестивый залог был выкуплен Ричардом Английским за пятьдесят две тысячи золотых византинов.