Читать «Закат и падение Римской империи. Том 6» онлайн - страница 234

Те же армии, которые угрожали Европе, могли освободить Азию и прогнать тюрок от берегов Босфора и Геллеспонта. Плодородные страны между Никеей и Антиохией были незадолго перед тем отняты у римских императоров, и эти императоры еще не отказывались от своих старинных прав на обладание Сирией и Египтом. В своем энтузиазме Алексей увлекся искренней или притворной надеждой, что он сам пойдет во главе своих новых союзников ниспровергать восточные троны, но более спокойные внушения здравого смысла и его личного темперамента отклонили его от опасного намерения вверить свою особу неизвестным и необузданным варварам. Его благоразумие или его высокомерие удовольствовалось тем, что французские принцы дали ему клятвенное обещание оказывать ему уважение и покорность и положительно обещали или уступить ему свои азиатские завоевания, или владеть ими в качестве покорных и преданных вассалов Римской империи. Их гордость сначала возмущалась такой добровольной зависимостью от иноземного властителя, но они мало-помалу поддались коварным приманкам щедрости и лести, а первые из попавшихся на эту ловушку красноречиво и с успехом склоняли других к участию в их позоре. Гордость Гуго Вермандуа не устояла против тех почестей, которыми он был окружен во время своего пребывания в плену, а пример брата французского короля склонил и других к покорности. В душе Готфрида Булонского все человеческие соображения должны были иметь одну цель - славу Божью и успех Крестового похода. Он с твердостью отвергал соблазнительные предложения Боэмунда и Раймунда, настоятельно уговаривавших его завладеть Константинополем. Алексей ценил его добродетели, основательно называл его поборником империи и наградил его за покорность названием сына и совершением установленного на этот случай обряда. Ненавистный Боэмунд был принят как верный и старинный союзник, и если император напомнил ему о прежней неприязни, то для того только, чтобы похвалить его за мужество, выказанное на равнинах близ Дураццо и Лариссы и за приобретенную там славу. Сыну Гвискара отвели роскошное помещение, в котором его окружили царскою пышностью; однажды, когда он проходил по дворцовой галерее, была оставлена незатворенной дверь, представившая его взорам комнату, которая была завалена до потолка разбросанными в кажущемся беспорядке грудами золота и серебра, шелковыми тканями и драгоценными каменьями, изящными и дорогими предметами роскоши. "Какие завоевания, - воскликнул честолюбивый бедняк, - могут считаться невозможными при обладании такими сокровищами!" "Эти сокровища принадлежат вам, - возразил сопровождавший его грек, заметив, что происходило в его душе, и Боэмунд, после некоторых колебаний, согласился принять этот великолепный подарок. Нормандец был польщен обещанием независимого княжества и Алексей скорее отклонил, чем отверг его смелую просьбу о возведении его в звание высшего придворного служителя или восточного главнокомандующего. Оба Роберта, которые были сыновьями завоевателя Англии и родственниками трех королей, в свою очередь преклонялись перед византийским троном. Одно частное письмо Стефана Шартрского свидетельствует о его уважении к императору, этому лучшему и самому щедрому из всех людей; он дошел до убеждения, что был фаворитом императора, который обещал воспитать и пристроить его младшего сына. В своей южной провинции граф Сен-Жиля и Тулузы с трудом признавал верховенство короля Франции, в котором видел чужеземца, говорившего на иностранном языке. Став во главе ста тысяч человек, он объявил, что считает себя воином и слугой одного Христа и что греческий монарх может довольствоваться заключением союзного и дружеского договора на равных правах. Его упорство возвысило стоимость и цену его покорности, а по словам Анны, он блестел между варварами, как солнце между небесными звездами. О своем отвращении к шумливым и дерзким франкам и о своем недоверии к замыслам Боэмунда, император сообщил своему верному Раймунду, и этот престарелый политик мог ясно заметить, что как бы Алексей ни был фальшив в изъявлениях своей дружбы, он был искренен в своем недоброжелательстве. Дух рыцарства смирился после всех других в лице Танкреда, и, конечно, никто не мог считать за унижение подражание примеру этого безупречного рыцаря. Он с пренебрежением отвергнул золото и лесть греческого монарха, проучил в его присутствии одного дерзкого патриция, укрылся в Азию в одежде простого солдата и со вздохом подчинился авторитету Боэмунда и интересам их общего предприятия. Самой основательной и очевидной причиной их уступчивости была невозможность перебраться через пролив и приступить к исполнению своего обета без дозволения Алексея и без его кораблей; но они втайне ласкали себя надеждой, что лишь только ступят на азиатский континент, их меч загладит их позор и уничтожит обоюдные обязательства, которые, вероятно, не были бы в точности исполнены и со стороны императора. Церемония, которой сопровождалось их вступление в вассальную зависимость, была приятна для народа, уже давно привыкшего смотреть на выставку тщеславия как на доказательство могущества. На своем высоком троне император восседал безмолвно и неподвижно; латинские принцы преклонились перед ним и подчинились необходимости поцеловать его ногу или колени, а их собственные историки постыдились сознаться в этом унижении, но не были в состоянии его опровергнуть.