Читать «Уход в лес» онлайн - страница 57

Такое слово может быть сформировано только уже ослабленным духом. Это неприятно коснется каждого, у кого есть представление о бессмертии и основывающихся на нем порядках. Там, где есть бессмертие, там, где хотя бы есть только вера в них, там нужно также принимать пункты, в которых до человека не может добраться или причинить вред, не говоря уже о том, чтобы уничтожить ни одна власть и ни одна могущественная сила на Земле.

Лес — это святыня.

Паника, которую наблюдают сегодня повсюду, — это уже выражение изнуренного, подточенного духа, пассивного нигилизма, который вызывает активный нигилизм. Конечно, легче всего запугать того, который верит, то когда его мимолетное появление на этой Земле будет уничтожено, то на этом закончится все. Новые рабовладельцы знают об этом, и на этом основывается значение материалистических учений для них. Во время восстания эти учения служат потрясению порядка, а после уже достигнутого господства они должны увековечивать ужас. Больше не должно быть бастионов, в которых человек чувствует себя неприступным и вместе с тем смелым.

В противоположность этому важно знать, что каждый человек бессмертен, и что в нем живет вечная жизнь, неисследованная и все же населенная страна, которую он сам может отрицать, но, все же, ни одна временная власть не может его лишить ее. Доступ у многих, даже у большинства, может быть похож на источник, в который веками бросали обломки и мусор. Если убрать их, то на дне найдут не только источник, но и старые картины. Богатство человека бесконечно больше, чем он думает. Это богатство, которого никто не может лишить, и которое в течение времен также снова и снова заметно притекает, прежде всего, если боль докопалась до глубин.

Это как раз то, что человек хочет знать. Здесь лежит центр его временного беспокойства. Это причина его жажды, которая растет в пустыне — и эта пустыня — это время. Чем больше время распространяется, чем более осознанным и неотложным, но также и чем более пустым будет время в его самых маленьких частях, тем сильнее станет жажда преодолевающих его порядков.

Жаждущий по праву ожидает от теолога, что он успокоит его страдание, и именно по пратеологическому образцу посоха, который выбивает воду из скалы. Если теперь дух в этих наивысших вопросах обращается к философу и довольствуется все более дешевыми объяснениями мира, то это знак не того, что изменились устои, а того, что посредников больше не призывают выступать за занавесом. В таком состоянии наука лучше, так как к мусору, который блокирует доступы и лазы, теперь относятся и те великие старые слова, которые сначала стали соглашением, потом неприятностью, и, наконец, просто скучными.

Слова двигаются с кораблем; место слова — это лес. Слово покоится под словами как золотой фон под ранней картиной. Если теперь слово больше не оживляет слова, то страшное молчание распространяется под их потоком — сначала в храмах, которые превращаются в роскошные надгробные памятники, затем в преддвериях.

К великим событиям относится смена философии с познания на язык; она приводит дух в тесное соприкосновение с прафеноменом. Это важнее, чем все физические открытия. Мыслитель вступает на поле, на котором снова возможен, наконец, союз не только с теологом, но и с поэтом.