Читать «Попугай Флобера» онлайн - страница 84

Не краснею ли я при мысли о нашей разнице в возрасте? С какой стати? Вы, мужчины, такие конформисты в любви, такие провинциалы в царстве воображения; поэтому нам и приходится вам льстить, то и дело подкармливать маленькой ложью. Итак: мне было тридцать пять, Гюставу — двадцать четыре. Я отмечаю это и иду дальше. Может быть, вы не хотите идти дальше, и в этом случае я отвечу на ваш незаданный вопрос. Если вы беретесь исследовать душевное состояние пары, вступающей в подобную связь, не стоит начинать с меня. Лучше посмотрите на Гюстава. Почему? Вот вам несколько дат. Я родилась в 1810 году, в сентябре, пятнадцатого дня. Помните, у Гюстава была госпожа Шлезингер, женщина, которая первой ранила его юное сердце, женщина, с которой все было обречено и безнадежно, женщина, которой он бесплодно хвастал, женщина, ради которой он замуровал свое сердце (и вы обвиняете наш пол в пустом романтизме?). Так вот, я точно знаю, что эта госпожа Шлезингер тоже родилась в 1810 году, и тоже в сентябре. На восемь дней позже, чем я, если быть совсем точной, 23-го числа. Понимаете?

О, этот взгляд мне знаком. Полагаю, вы хотите услышать, каким Гюстав был любовником. Я знаю, мужчины говорят о таких вещах очень охотно и немного презрительно, будто описывают недавний обед, блюдо за блюдом. Отстраненно. Женщины не таковы; во всяком случае, детали, слабости, которые они отмечают, редко бывают того физического свойства, которым так интересуются мужчины. Мы ищем признаки характера — дурного или доброго. Мужчины ищут лишь те признаки, которые им льстят. Они так тщеславны в постели, куда тщеславнее женщин. Вне постели это качество распределяется гораздо равномернее.

Я отвечу правдиво, потому что вы — это вы; и потому, что говорю о Гюставе. Он всегда читал людям мораль, рассказывал о честности художника, о том, что не следует уподобляться буржуа. Так что пусть пеняет на себя, если я немного приподниму простыни.

Он был горяч, мой Гюстав. Видит бог, его всегда было нелегко уговорить встретиться со мной, но уж когда мы были вместе… Какие битвы ни кипели между нами, они прекращались в ночном царстве. Здесь нас будто поражало молнией, яростное изумление смягчалось игрой. Он принес бутылку с водой из реки Миссисипи, которой, по его словам, собирался окропить мою грудь в знак любви. Он был сильным юношей, и я наслаждалась его силой; однажды он подписал письмо ко мне «твой аверонский дикарь».

Конечно, он разделял заблуждение всех сильных молодых людей, что женщина оценивает страсть по тому, сколько раз за ночь возобновляется атака. В какой-то мере это правда — кто станет отрицать? Ведь это лестно, да? Но по-настоящему считается не это. В конце концов, в этих подсчетах есть что-то солдафонское. У Гюстава была своеобразная манера говорить о женщинах, которые доставили ему удовольствие. Например, он вспоминал об одной проститутке, к которой захаживал на рю де ля Сигонь. «Я в нее всадил пять зарядов», — хвастался он мне. Это обычный для него оборот речи. Я находила сравнение грубоватым, но не возражала: мы же оба — люди искусства и все такое. Однако я не могла не оценить метафору. Чем больше зарядов ты всаживаешь в человека, тем больше вероятности, что он в конце концов умрет. Значит, вот что нужно мужчинам? Труп как доказательство их мужской состоятельности? Думаю, что именно так и обстоит дело, и женщины, с безупречной логикой лести, не забывают восклицать в критический момент: «Ах, я умираю!» — или что-нибудь в этом роде. После любовного акта мой мозг мыслит особенно ясно, я четче вижу окружающее, ко мне часто приходят поэтические строки. Но я знаю, что нельзя отвлекать героя своими речами, вместо этого я изображаю удовлетворенного кадавра.