Читать «Попугай Флобера» онлайн - страница 52
Джулиан Барнс
Я только что упомянул стоянку экипажей. Фиакры, которые здесь стоят, насколько я понимаю, — самые низкие представители своего вида во всей Европе. Стоя на дороге рядом с одним из них, я без труда мог положить руку на крышу. Все это ладные, хорошо сработанные и чистые колесницы, каждая — с двумя яркими лампами; они разъезжают по улицам, словно кареты Мальчика-с-пальчика.
Так картина перед нашим мысленным взором несколько меняется: знаменитое соблазнение оказывается еще более судорожным, еще менее романтичным, чем нам казалось раньше. Насколько мне известно, это свидетельство до сих не отражено ни в одном из обширных комментариев, которыми оброс роман; я смиренно передаю его в пользование профессиональным исследователям.
Высокий, толстый, безумный. А ведь еще есть цвета. Когда Флобер готовился писать «Госпожу Бовари», он как-то провел целый вечер, разглядывая сельскую местность через кусочки цветного стекла. Увидел ли он то же, что мы бы увидели сейчас? Вероятно. Но как насчет этого: в 1853 году в Трувиле он наблюдал, как солнце садится в море, и объявил, что оно напоминает большой диск конфитюра из красной смородины. Очень яркое описание. Но был ли конфитюр из красной смородины в Нормандии 1853 года того же цвета, что сейчас? (Сохранились ли с тех пор банки с конфитюром, чтобы можно было это проверить? И где гарантия, что цвет не изменился за прошедшие годы?) Вот такие вещи и не дают покоя. Я решил написать в Общество бакалейщиков. В отличие от некоторых других моих корреспондентов, бакалейщики откликнулись быстро. И ответ их был обнадеживающим: конфитюр из красной смородины, писали они, один из самых чистых конфитюров, и хотя в 1853-м в Руане конфитюр мог быть не таким прозрачным, как сейчас, поскольку тогда использовали неочищенный сахар, цвет его был в точности таким же. Ну хотя бы здесь все в порядке — можно спокойно представлять себе этот закат. Но вы понимаете, что я имею в виду? (Что до моего второго вопроса, банка такого конфитюра вполне могла дожить до наших дней, но он почти наверняка приобрел бы бурый оттенок, если не был абсолютно герметично запечатан и не хранился в сухой, хорошо проветриваемой и совершенно темной комнате.)
Преподобный Джордж М. Масгрейв часто отвлекался, но в наблюдательности ему не откажешь. Он был склонен к помпезности («Я не могу говорить о литературной репутации Руана иначе, нежели в тоне высокого панегирика»), но его пристрастие к деталям делает его ценным источником информации. Он отмечает любовь французов к луку-порею и их отвращение к дождю. Он допрашивает каждого встречного: руанского купца, который поражает его тем, что никогда не слыхал о мятном соусе; каноника в Эвре, который сообщает ему, что во Франции мужчины читают слишком много, а женщины почти не читают вовсе (о, исключительная Эмма Бовари!). В Руане он посещает
