Читать «Попугай Флобера» онлайн - страница 42

и (б) даже если они ее заметят, то немедленно обезвредят — устроят небольшой управляемый взрыв. Причем такой взрыв (который происходит на пустынном берегу в присутствии одной лишь служебной собаки) оставит невредимыми остальные части романа.

Ошибки вроде той, что допустил Голдинг, суть «внешние ошибки» — это расхождения между тем, что утверждается в книге, и тем, что происходит в реальности. Писатель просто оказался не в курсе каких-то конкретных технических подробностей. Простительный грех. Но как нам быть с «внутренними ошибками», когда писатель допускает противоречия в рамках собственного творения? У Эммы карие глаза, у Эммы синие глаза. Увы, такое можно отнести лишь на счет непрофессионализма и литературной небрежности. На днях я читал расхваленный критиками роман начинающего писателя, в котором рассказчик — сексуально неопытный любитель французской литературы — с комической торжественностью внушает себе, что сможет поцеловать девушку и не быть отвергнутым: «Медленно, чувственно, с непреодолимой силой притяни ее к себе, глядя ей в глаза так, словно тебе только что вручили экземпляр первого, запрещенного издания “Госпожи Бовари”».

Мне показалось, что это сказано лихо, даже довольно забавно. Но вот в чем беда — не было никакого «первого, запрещенного издания “Госпожи Бовари”. Роман был впервые напечатан в нескольких выпусках Revue de Paris — мне казалось, что этот факт сравнительно хорошо известен; затем начался процесс по обвинению в безнравственности, и только после оправдательного приговора книга вышла отдельным изданием. Похоже, молодой литератор (нечестно было бы называть его по имени), говоря о «первом, запрещенном издании», имел в виду «Цветы зла». Не сомневаюсь, что он исправит ошибку во втором издании, если дело до этого дойдет.

Карие глаза, синие глаза. Важно ли это? Я спрашиваю не о том, важно ли, что писатель себе противоречит, а о том, важно ли вообще, какого цвета глаза? Мне жаль писателей, которым приходится упоминать цвет женских глаз: выбор невелик, причем любая окраска неизбежно тащит за собой шлейф банальных ассоциаций. Голубые глаза: невинность и прямота. Черные глаза: страсть и глубина. Зеленые глаза: неукротимость и ревность. Карие глаза: надежность и здравый смысл. Фиолетовые глаза: роман Раймонда Чандлера. Как этого избежать, не взваливая на читателя ненужную поклажу подсказок насчет характера героини? У нее были глаза цвета грязи; цвет ее глаз менялся в зависимости от контактных линз; он никогда не смотрел ей в глаза. Что ж, выбирайте. У моей жены глаза были сине-зеленые, и потому о ней в двух словах не расскажешь. Я подозреваю, что наедине с собой писатель признает бессмысленность подобной детали. Он медленно придумывает героиню, лепит ее, а затем — наверное, в самом конце — вставляет два стеклянных шарика в пустые глазницы. Глаза? Ах да, ну пусть у нее будут еще и глаза, размышляет он с усталой галантностью.