Читать «Простодушное чтение» онлайн - страница 172

По сути, предпринятая авторами переоценка наших представлений о революционном движении в России второй половины XIX века является попыткой принципиального пересмотра и наших сегодняшних представлений о взаимоотношениях гражданина и государства.

Авторы исходят в своей статье из того, что государственные институты в России XIX века являлись полным и абсолютным воплощением интересов, в том числе и национальных, всех граждан страны, что не было и не могло быть никакого зазора между частными интересами российских подданных и интересами государства.

Логика исторического анализа, которой пользуются авторы, по сути, отрицает идею государства как некой формы общественного договора. Именно государство, интересы государственных институтов становятся в их статье той определяющей ценностью, с помощью которой анализируются и оцениваются исторические факты.

Иными словами, не государство для человека, для общества, а человек для государства.

В чем это проявляется?

1

В статье предельно упрощенно описывается механизм общественных и исторических процессов в России второй половины XIX века. И, соответственно этой картине, в таком же предельно упрощенном виде предстают характеристики русских революционеров и оппозиционно настроенной интеллигенции.

...

«Государство – это территория, народ и власть. Антигосударственный терроризм может посягать на государственную территорию, стремясь отобрать ее у одного государства и передать другому. Террор посягает на власть: он стремится разрушить институт верховной власти, сменить государственных лидеров, изменить внутреннюю либо внешнюю политику; изменить форму правления либо форму государственного устройства», —

пишут авторы.

Дальнейшее развитие авторами этого положения на историческом материале приводит к тому, что любое действие, имеющее целью «изменение института верховной власти, смену государственных лидеров, изменение государственного устройства», может рассматриваться в одном ряду терроризмом:

...

«Но пропаганда – лишь часть подстрекательской деятельности. К ней относились и «стачки, забастовки, подстрекательства к неповиновению, разные демонстрации, насилия над мастерами и директорами, неугодными партии, а также террор относительно заподозренных в шпионстве"».

То есть государственным преступлением становится любое противодействие власти, любая форма протеста, не говоря уже о вооруженной борьбе против государства. И преступлением, что принципиально важно здесь, именно против национальных интересов русских.

Герцен, например, представлен в статье как один из «первых идеологов антироссийского террора», – отметим здесь пока только употребление «антироссийского» в значении «антигосударственного» (то есть эта формулировка предполагает, что деятельное сочувствие Герцена польскому национально-освободительному движению должно предполагать в мотивах поведения Герцена еще и ненависть к России и русским).

Ну а поскольку террор – это, как определяют авторы, «регулируемая преступность», а всякая революционная деятельность должна рассматриваться как родственная террору, то, соответственно, к любому из революционеров мы должны относиться как к преступнику против человечества и человечности.