Читать «Русский крест: Литература и читатель в начале нового века» онлайн - страница 14

О чем в это время люди, имеющие профессиональное отношение к литературе и искусству, сокрушались и дискутировали?

А дискутировали (и сокрушались) в основном о том, почему и как Россия проиграла Грузии информационную войну. О том, что произошло и что – в результате случилось со страной, в какое будущее в прошлом Россия опять въехала на танках, – о том не дискутировали. «Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был». Сейчас люди литературы и искусства очень любят кстати и некстати цитировать эти слова Ахматовой, не вдумываясь в их смысл. Так с народом – и к его несчастью, а не с танками – на территории чужого государства.

Писатель и политика – союз этих слов тяжелый и трудный. Мало кто выдюжит, вот Достоевский не выдюжил. Не выдюжил, когда писал публицистику, «Дневник писателя»: «Константинополь должен быть наш» и прочие раздраженные сочинения. Геополитические предсказания Федора Михайловича пока не сбылись. Но в прозе сам Достоевский, его художественный гений перемолол, преодолел идеологическую непререкаемость.

Вопрос – что делать писателю во времена политических обострений и кризисов? Во времена «спасительного» погружения масс в коллективное подсознание? Соучаствовать – или дистанцироваться? – остается открытым. Ведь вот какой в России парадокс: как только завершилась (с уходом Солженицына) эпоха писателя – пророка и трибуна, – так нация осталась только с голосом «руководства». Голос писателя? Если он и есть, то тоньше писка, или как там? Политическая публицистика требует тиража, усиления теле-, радио-, газетным рупором, «эха», – и потому она закончилась, забудьте. Наступает время поиска нового литературного языка, новых/старых жанров. Принесем свои «похвалы Эзопу». Или – Сократу. Как у кого получится.

Литературная резервация: рубль за вход, два за выход

1

В один из приездов на лекции в США я выступала на кафедре у слависта Байрона Линдсея, профессора университета в Альбукерке. Лекции лекциями, но нужна и культурная программа. И в качестве таковой мне было предложено посетить одну из индейских резерваций.

Пока добирались – с американским Байроном и его вывезенной из России женой Татьяной, – Линдсей рассказал о том, как и, главное, на что существуют индейские поселения. А существуют они, оказывается, и на то, что имеют право и налоговую льготу (в отличие от белых ) владеть и распоряжаться казино у себя в резервациях. Что, как сами понимаете, дает колоссальный доход, но не способствует экономическому развитию индейцев.

Когда же мы прибыли на место, то пришлось оставить джип внизу и забыть про казино. На гору, где расположилось индейское поселение племени, может быть, и навахо, а может, я путаю, в наименовании не уверена, – надо было подыматься пешком.

А наверху шла совсем другая жизнь. Белая цивилизация отступила. Здесь царила индейская культура – конечно, сувенирная, но не только. Странный индейский храм – внутри обычного дома, но с высокими белеными потолками – был уж точно не сувенирный. Мазанки, где живут натуральные индейцы, вряд ли полагающие себя экспонатами, – не сувенирны. И экскурсовод-синевласка, плотная молодая женщина с короткими ногами, туго упакованными в джинсы, тоже была отнюдь не сувенирная. Смотрела она не на тех, кому монотонно рассказывала заученный текст, – а мимо их глаз и голов. И каждый раз, заканчивая краткую информацию об очередном объекте, спрашивала публику с угрозой в голосе: «Any questions?». Вопросов не было.