Летом протёкшим, при всходе румяного солнца,Я удалился к холмам благодатным. СеленьеМирно, гляжу, почиваю над озером ясным.Дай, посещу рыбарей простодушных обитель!Вижу, пуста одинокая хижина. – «Где же,Жильцы этой хаты пустынной?» —Там, – отвечали мне, – там! – И рукой указалиПуть к светловодному озеру. Тихо спустилсяК берегу злачному я и узрел там Николая —Рыбаря мирного: в мокрой одежде у брегаПлот он сколачивал, тяжкие брёвна ворочал;Ветром власы его были размётаны; лёсы,Крючья и гибкие трости – орудия ловли —Возле покоились. Тут его юные чадаОдаль недвижно стояли и удили рыбу,Оком прилежным судя, в созерцаньи глубоком,Лёгкий, живой поплавок и движение зыби.Знал я их: все они в старое время, бывало,С высшим художеством знались, талантливы были,Ведали книжное дело и всякую мудрость, —Бросили всё – и забавы, и жизнь городскую,Утро и полдень и вечер проводят на ловле.Странное дело! – помыслил я – что за причина?Только помыслил – челнок, погляжу, уж, отчалил,Влажным лобзанием целуются с озеров вёсла:Сам я не ведаю, как в челноке очутился.Стали на якоре; дали мне уду; закинул:Бич власяной расхлестнул рябоватые струйки,Груз побежал в глубину, поплавок закачался,Словно малютка в люльке хрустальной; невольноЯ загляделся на влагу струистую: сверхуИскры, а глубже – так тёмно, таинственно, чудно,Точно, как в очи красавицы смотришь, и взоруВзором любви глубина отвечает, скрываяУды зубристое жало в загадочных персях.Вдруг – задрожала рука – поплавок окунулся,Стукнуло сердце и замерло… Выдернул: окунь!Бьётся, трепещет на верном крючке и, сверкая,Брызжет мне в лицо студёными перлами влаги.Снова закинул… Уж солнце давно закатилось,Лес потемнел, и затеплились божьи лампады —Звёзды небесные, – ловля ещё продолжалась.«Ваш я отныне, – сказал рыбакам я любезным, —Брошу неверную лиру и деву забуду —Петую мной чернокудрую светлую деву,Или – быть может… опять проглянула надежда!..Удой поймаю её вероломное сердце —Знаю: она их огня его бросила в воду.Ваш я отныне – смиренный сотрудник – ваш рыбарь».
Могила любви
В груди у юноши есть гибельный вулкан.Он пышет. Мир любви под пламенем построен.Чредой прошли года; Везувий успокоен,И в пепле погребён любовный Геркулан;Под грудой лавы спят мечты, тоска и ревность;Кипевший жизнью мир теперь – немая древность.И память, наконец, как хладный рудокоп,Врываясь в глубину, средь тех развалин бродит,Могилу шевелит, откапывает гробИ мумию любви нетленную находит:У мёртвой на челе оттенки грёз лежат;Есть прелести ещё в чертах оцепенелых;В очах угаснувших блестятОстатки слёз окаменелых.Из двух венков, ей брошенных в удел,Один давно исчез, другой всё свеж, как новый:Венок из роз давно истлел,и лишь один венок терновыйНа вечных язвах уцелел.Вотще и ласки дев и пламенные песниПочившей говорят: восстань! изыдь! воскресни!Её не оживят ни силы женских чар,Ни взор прельстительный, ни уст румяных лепет,И электрический ударВ ней возбудит не огнь и жар,А только судорожный трепет.Кругом есть надписи; но тщетно жадный умПокрывшую их пыль сметает и тревожит,Напрасно их грызёт и гложетЖелезный зуб голодных дум,Когда и сердце их прочесть уже не может;И факел уронив, и весь проникнут мглой,Кривляясь в бешенстве пред спящею богиней,В бессильи жалком разум злойКощунствует над древнею святыней.
