Читать «Экипажи готовить надо» онлайн - страница 89

А раз приходила… ну, жена Василия Васильевича и так кричала на мать, такие нехорошие слова говорила, так плакала… что она, Люда, убежала из дома и ночевала у подружки.

— Я только думаю, — говорила Мария Стюарт, борясь со слезами, готовыми снова хлынуть. — Я только думаю, вырасту и так отомщу, так отомщу! Пусть будет просить, чтоб я ее простила, пусть будет просить: Людочка, доченька, прости меня! Но я не прощу, не прощу, не прощу! — ее опять затрясло.

Долго еще сидели они над обрывом, и вновь, и вновь Ивану надо было находить самые убедительные слова, чтобы успокоить, заверить, что все еще в ее, Людиной, жизни будет хорошо, светло и радостно.

Тихий час уже подходил к концу, когда Иван привел на террасу понурую, с опухшим лицом, Марию Стюарт.

Анна Петровна, открыв двери в обе палаты, похаживала возле них, следя за тишиной.

— Ну, мы же договорились, — шепнул Иван и, подтолкнув Пинигину внутрь, закрыл за ней дверь.

— Едва уложила, — пожаловалась Анна Петровна, кивнув на палату мальчишек. — Как с ума посходили… Ширяев устроил собрание, изобьем, — говорит, — выродков. Всем отрядом будем бить.

— Ну, избить не изобьют, — возразил Иван, — поколотить слегка пусть поколотят. Тут они без нас управятся…

И вдруг решил, что ему сейчас тоже надо действовать круче. Немедленно.

— Вы уж побудьте еще с отрядом, — сказал он Анне Петровне, — я пойду к этой… кастелянше.

— Зачем? Что вы хотите делать? — встревожилась пуще прежнего Анна Петровна.

— «Дрожите, лиссабонские купцы…» — усмехнувшись, сказал Иван.

— Иван Ильич, ради бога! — щеки у Анны Петровны задрожали мелко-мелко. — Умоляю вас, подумайте, не вмешивайтесь, подумайте!

— Индюк, знаете, думал… — Иван чувствовал, что взвинчен, что его «понесло», что сейчас он способен наломать дров, да так, что потом сто раз покается, и все-таки поделать с собой ничего уж не мог: — Не согласны? Ну, вот, опять вы не согласны…

Махнул рукой и зашагал к административно-хозяйственному корпусу.

Глава 42

Вдоль стен тянулись полки с пачками белья: наволочки, полотенца, простыни; тут же были свалены веревки, рюкзаки, стояли банки с клеем, лежали россыпи карандашей; и пахло всем этим сразу.

— Проходите, проходите, Иван Ильич, — кастелянша Феня Пинигина провела его через склад в дальнюю комнату.

Комната имела одно окно, загороженное с улицы стволами мощных сосен. У окна стояли стол и стулья, у стены — кровать, на стене висело зеркало, один угол комнаты был отгорожен суконным одеялом.

— Садитесь, извините, у меня не прибрано… — хозяйка кое-что свернула, кое-что поправила, впихнула, сдула, убрала чайное блюдце, набитое, как патронами, окурками знакомых «Любительских» папирос.

Иван сел к столу, кастелянша вернулась с пустым блюдцем, поставила его на стол и села на кровать. Туго натянулся при этом цветастый домашний халат на ее бедрах.

— Я к вам насчет вашей дочери…

— Что она там опять? — кастелянша кокетливо поправила свои светлые волосы.

— Вы меня неправильно поняли. Я о другом. Она мучается, ваша дочь. Я не собираюсь учить вас жизни, а пришел потому, что мне страшно жаль вашу девочку. И меня возмущает, как человека возмущает ваша связь с… — Он кивнул на блюдце. — Дошло до того, что даже пионеры говорят вашей Люде об этом.