Читать «Винный склад» онлайн - страница 70

Но запахъ говядины, дивной говядины, которую онѣ видѣли всегда лищшь издали и о которой въ людской говорили, какъ о блюдѣ боговъ, казалось, отуманивалъ ихъ болѣе сильнымъ, чѣмъ опьяненіе виномъ. Одна вслѣдъ за другой онѣ вскорѣ набросились на блюда, и потерявъ первую робость, стали такъ жадно ѣсть, словно только что вынесли самый долгій постъ.

Сеньорито восторгался прожорливостью, съ которой двигались ихъ челюсти, и чувствовалъ нравственное удовлетвореніе, почти равносильное доставляемымъ совершеніемъ добраго дѣла. Ужъ онъ таковъ! Ему пріятно, время отъ времени, вести компанію съ бѣдными!

— Оле, дѣвушки съ хорошимъ аппетитомъ!.. — A теперь пейте, чтобы у васъ не застрялъ кусокъ въ горлѣ!..

Бутылки пустѣли, и губы дѣвушекъ, синеватыя отъ анеміи, поалѣли отъ смакованія говядины, и стали блестящими отъ капель вина, которыя текли у нихъ до подбородка.

Единственная, ничего не ѣвшая, была Мари-Крусъ, цыганка. Алкапарронъ дѣлалъ ей знаки, вертясь, какъ собака, около стола. У бѣдняжки никогда нѣтъ аппетита!.. И съ цыганскюй ловкостъю онъ схватывалъ то, что тайкомъ передавала ему Мари-Крусъ. Потомъ онъ выходилъ на нѣсколько минутъ во дворъ, чтобы мгновенно проглотитъ полученное имъ, между тѣмъ какъ больная не переставала пить, восхищаясь господскимъ виномъ, какъ надболѣе изумительною стороной пиршества.

Рафаэлъ почти ничего не ѣлъ, смущенный сосѣдствомъ Маркезиты. Его волновало прикосновеніе этого прекраснаго женскаго тѣла, созданнаго для любви, молодого, благоухающаго, отличавшагося тщательной чистотой, невѣдомой въ деревняхъ. Наоборотъ, Маркезита, казалось, съ наслажденіемъ вдыхала розовымъ носикомъ своимъ, его испареніе деревенскаго самца, запахъ кожи, пота и конюшни, распространявшійся при движеніяхъ ея гордаго ухаживателя.

— Пей, Рафаэль! воодушевись! Смотри на моего-то, втюрившагося въ своихъ поселянокъ!

И она указывала на Луиса, который, привлеченный новизиой, забывалъ о ней, чтобы заняться своими сосѣдками, двумя поденщицами, являвшими собой очарованіе плохо мытой сельской красоты.

Было около полуночи, когда ужинъ кончился. Стало жарко въ залѣ и воздухъ сдѣлался удушливымъ. Сильныя испаренія пролитаго вина и опустошенныхъ блюдъ, отставленныхъ въ уголокъ, смѣшивались съ чадомъ отъ керосиновыхъ лампъ.

Дѣвушки, покраснѣвъ отъ пищеваренія, дышали съ трудомъ и стали отпускать корсетики своихъ платьевъ, разстегивая грудь. Вдали отъ надзора манихеросовъ онѣ, возбужденныя виномъ, забывали свою аффектированность лѣсныхъ дѣвъ и съ неистовствомъ предавались веселью этого необычайнаго пиршества, которое какъ бы мгновеннымъ блескомъ молніи освѣтило ихъ темную и печальную жизнь.

Одна изъ дѣвушекъ, разсердившись изъ-за стакана вина, разлитаго на ея платье, поднялась, угрожая, вцѣпиться въ другую своими ногтями. Онѣ чувствовали на своемъ тѣлѣ сжиманіе мужскихъ рукъ, и, улыбались съ какимъ-то блаженствомъ, точно впередъ оправдывая всѣ прикосновенія, которыя имъ пришлось бы испытать въ сладкой нѣгѣ удовольствія. Двѣ сестрицы Моньотьесо, пьяныя и взбѣшенныя тѣмъ, что мужчины ухаживаютъ только за поденщицами, предложили раздѣть до нага Алкапаррона, чтобы подкидыватъ его вверхъ на одѣялѣ; но цыганъ, всю жизнь свою спавшій одѣтымъ, убѣжалъ, дрожа за цыганское свое цѣломудріе.