Читать «Большая Игра против России: Азиатский синдром» онлайн - страница 264

После некоторого молчания хан решил обсудить вопрос намерений России в Центральной Азии. «Мы, мусульмане, имели обыкновение думать, что Британия наш друг, потому что она помогла султану, — сказал он Барнаби. — Но вы позволили русским взять Ташкент, победить меня и открываете им дорогу на Коканд ». Он предвидит, что их следующим шагом будет захват Кашгара, Мерва и Герата. У них много солдат, но им мало платят. Индия, как он понял, очень богата. «Наступит день, когда вы будете вынуждены воевать, нравится это вашему правительству или нет». Хан хотел знать, прийдут ли британцы на помощь Кашгару, если русские на него нападут. Однако Барнаби объяснил, что не посвящен в тайны намерений его правительства, и лично он глубоко сожалеет, что русским позволили захватить территории хана, хотя это легко можно было предотвратить.

Несмотря на заявления Санкт-Петербурга, что все его войска отошли от Хивы и власть хана восстановлена, для Барнаби было очевидно, что это всего лишь обман. Хан находился под крепким российским сапогом. Ему, игнорируя запросы, не позволяли иметь собственную армию. Четырехтысячный русский гарнизон под командованием одного из самых способных военачальников пограничных территорий полковника Николая Иванова располагался в Петроалександровске, на дистанции атаки от столицы. Кроме того, хивинцы должны были платить царю солидную ежегодную дань. Проходя по дворцу мимо кабинета ханского казначея, Барнаби наблюдал процесс подсчета им серебряных монет и бумажных рублей.

Наконец хан низко поклонился — сигнал, что аудиенция окончена. Поблагодарив его за добрый прием и разрешение посетить Хиву, англичанин отправился назад по улицам города. Тем временем распространилась весть, что он был принят ханом благожелательно, — и все встречные на улицах, переулках и с крыш уважительно кланялись и ему, и его официальному эскорту. Хан повелел, чтобы Барнаби в столице показали все, что он пожелает увидеть, и на следующее утро капитан отправился на большую экскурсию. Среди всего прочего ему показали ханские сады, где росли яблони, груши и вишни, показали хранилища дынь и виноградные лозы и летний дворец, откуда хан правил и осуществлял правосудие в течение двух самых жарких месяцев в Хиве — июня и июля. Затем капитан посетил тюрьму. «Здесь, — записал он, — я увидел двух заключенных, чьи ноги были закреплены в деревянных колодках, а тяжелые железные цепи опоясывали их шеи и тела». Их обвиняли в нападении на женщину, но они обвинение отрицали. Барнаби спросил, что происходит, когда человек не признает себя виновным в очевидном преступлении. «Ну, — сказали ему, — его бьют плетью, насыпают в рот соли и выставляют на жаркое солнце, пока он наконец не признается». Это признание напомнило о заявлениях Санкт-Петербурга, что он освобождает покоренные народы от варварских обычаев прошлого — основной его аргумент для их завоевания.

На следующее утро по возвращении с верблюжьего рынка Барнаби нашел в своих апартаментах двух незнакомцев с торжественными лицами. Один из них вручил ему письмо от полковника Иванова из Петроалександровска. Как оказалось, русские обнаружили, что англичанин ускользнул. Письмо сообщало, что в Петроалександровске его ожидает срочная телеграмма. Полковник не счел нужным передать ее с курьером, а предложил англичанину прибыть в Петроалександровск и забрать ее лично. Таким образом, Барнаби не имел никакой возможности установить, от кого таинственная телеграмма и насколько она важна. Известно было только, что телеграмма была получена в Ташкенте, где кончалась среднеазиатская телеграфная линия, и затем конной эстафетой доставлена за 900 миль через степи и пустыни. Несомненно, русские высоко оценивали важность ее содержания. Конечно, капитан мог все это игнорировать и поспешно двинуться на Бухару или Мерв. Однако он узнал, что полковник Иванов дал хану строгие распоряжения: если даже англичанин уже оставил Хиву, его следовало вернуть и доставить прямо в Петроалександровск. Выбора не оставалось, надо было отправляться с курьером, оставив надежду достичь Бухары и Мерва. Разочарованный, Барнаби понимал, что русские вряд ли еще раз позволят ему так легко проскользнуть сквозь их пальцы.