Читать «На пути в Итаку» онлайн - страница 122

Вот единственное — отчетливое и сильное — впечатление от пирамид, пережитое мною непосредственно. Все остальное уже шло по разряду туристского шоу.

Нас отвезли на отдаленную смотровую площадку, откуда все три пирамиды вмещаются в видоискатели фотоаппаратов. «На прогулку — двадцать минут», — говорит экскурсовод, и я торопливо пробираюсь сквозь толпу вокруг сувенирных развалов к краю террасы. Но край площадки утыкан японцами, позирующими перед объективами на фоне пирамид. Нужно искать место побезлюднее. Ну и вот он наконец, тот самый момент: передо мной открытый кусок пустыни, в пустыне три пирамиды и дорога к ним, по которой катят туристские автобусы. Пирамиды большие, очень большие, это заметно по тому, как стремительно, по мере приближения к ним, уменьшаются автобусы. Небо с облаками. Ветер. Я поднял свой аппарат, обнаружив в видоискателе виденную — уж не знаю сколько раз — картинку, и с чувством стыда и скуки нажал на кнопку… Похоже, бессмысленный ритуал с фотокамерой — единственный, что остался современному паломнику. Никакого внутреннего «ах!» не было. Вокруг деловито клацали и щелкали камеры. Сами пирамиды, кроме меня, не снимал никто. Снимали себя на фоне. Потому как важны не пирамиды, важен сам факт твоего присутствия здесь. Не более того. Нормально… Ну и что дальше? Ах да, можно, наконец закурить. Ну и, соответственно, расслабиться, посмотреть на пирамиды уже своими глазами. Сосредоточиться, так сказать. Но вот это как раз и невозможно. Сначала теребят «бедуины», предлагая прокатиться на верблюде. Потом налетают дети с книжными закладками из папируса и с открытками вот этих самых пирамид: «Мисте! Гуд прайс! Гуд прайс!» «Нет. Нет! Отойдите! Не мешайте!» — отмахиваюсь я, но их заводит уже само звучание моего голоса. «Е прайс? Е прайс?! Нет, мужик, ты скажи! Скажи, сколько дашь! Может, мы и сбросим!» — наседают они.

Ну а египетские пирамиды… Вот они, передо мной. Ветер гонит песчаную поземку, небо над пирамидами кажется непомерно огромным, а я, прикативший сюда за тысячи кило-метров, трачу отпущенные экскурсоводом для сакральных переживаний минуты на въедливую торговую мошкару. «Уйдите! Уйдите, а то головки поотворачиваю! В унитазе утоплю!» Переводить не надо, дети понимают хорошо и тут же меняют пластинку. «Бакшишь, мисте! Бакшишь, бакшишь!» — заунывно, жалостливо, упорно. Я поворачиваю голову и встречаюсь глазами с полицейским, круглолицым рябым мужичонкой лет сорока, — он при ружье и в черной шинели, похожей на демисезонное пальто, какие продавались в калужских райунивермагах середины шестидесятых. Страж порядка сочувственно кивает издали: что, мистер, достали? Я пожимаю плечами: сам видишь! Он машет рукой: иди сюда. Я поворачиваю к нему, дети тут же отстают. Полицейский сострадательно улыбается и тычет пальцем сначала в себя, потом в мой фотоаппарат, то есть: если хочешь, сними меня. Полицейский в черном пальто мне не нужен, но я тронут: «Ну давай, басурманин. Давай становись, и тебя на память сниму». Полицейский забрасывает ружье за спину, выставляет вперед пузо и делает грозно-значительное лицо. Я пару раз щелкаю: «О'кей! Шок хран, дорогой!» Выражение лица полицейского тут же меняется на озабоченно-конспиративное: «Мистэ, мистэ, — приглушенно бормочет он, — бакшишь, бакшишь!» А-а… Нуда. Конечно. Вот тебе, служивый, фунт. Полицейский сует бумажку в карман и с мгновенно освободившимся от дружественного участия лицом отворачивается от меня.