Читать «По ту сторону спорта» онлайн - страница 104

Николай Михайлович Долгополов

Искренне убеждён, он недополучил причитающейся спортивной славы. Был чересчур скромен, именно скромен, а не малоразговорчив. Отменно вежлив и любезен, но нисколько и ни с кем не подобострастен. Ценил свои успехи, однако радости громогласно не выражал и рук над головой слишком высоко не вскидывал. Эмоции незаметно проявлял на льду, стиснув зубы и хмуро насупив лоб. За пределами катка на роль лидера, весельчака и всеобщего баловня претендовать не собирался. Как ни странно, дружбу с журналистами завязал не вовремя — уже после окончания спортивной карьеры, и то благодаря жене Александре Алексеевне — Шурочке, сотруднице «Комсомольской правды».

Один из лучших советских конькобежных тренеров, Константин Константинович Кудрявцев, и теперь зол на Гончаренко. По его убеждению, в далёкие пятидесятые Олег обязан был показать результаты, до которых американец Эрик Хайден добрался к началу восьмидесятых. Прав ли ворчун Кудрявцев, известный конькобежному миру под ласковым именем Кока? Попробуй ответь. Однако замечено: в драматических ситуациях, а в них Гончаренко попадал с частотой необыкновенной, у Олега пробуждалась обычно мирно дремавшая спортивная злость. Парадокс, превратившийся в никакими законами не подтверждающуюся закономерность: Гончаренко добывал большие победы, когда и сражаться за них было абсурдно. Выигрывал чемпионат мира, в муках пробегая 5 тысяч метров на сорванном — случайно затупленном коньке. Или, накануне тяжело отравившись, и чем бы вы думали — шоколадом, — устанавливал личный рекорд на тягостной для себя пятисотметровке. Едва выкатывал, поддерживаемый товарищами и врачом на лёд, скрученный приступом конькобежного палача — радикулита, и, добежав, выиграв, не мог удержать приятнейшую ношу — лавровый чемпионский венок.

Помните профессора-японца из известного рассказа? Непревзойдённый знаток английской литературы, он никак не решался побывать в Британии. Боялся: страна Шекспира и Байрона разочарует, обманет, не дотянет до светлого, созданного в его мечтах образа. Нечто подобное испытывал и я при знакомстве с Гончаренко. Давно перестал стесняться, беря интервью и составляя очерки о чемпионах, — видимо, привык. Но тут было другое — встреча с любимым спортсменом из счастливой детской сказки.

Если судить по общению с Гончаренко, профессору-японцу стоило бы поглядеть на Лондон. Младенческое ощущение — «хороший, мужественный, добрый» — не подвело. Вернее, не подвёл Гончаренко. Он такой, каким мечталось увидеть. Даже внешне отпраздновавший первый из серии неизбежных юбилеев Олег Георгиевич не изменился. В день пятидесятилетия ему посвятили стихи с рефреном-атрибутом «убелённый сединой». Гончаренко вежливо поблагодарил поэта. А седины у юбиляра — ни волоска. Добряга спорт с возрастом своих преданных рыцарей не бросает. И вообще банкетный зал № 2 «Арагви» был как-то неловко узок для собравшихся в нём широкоплечих соратников по бесконечному, никогда не забывающемуся бегу. И Косичкина, и Меркулова, и Цыбина с Сергеевым привычней было видеть не в цивильно-элегантной одежде, а на белом просторе, в запорошённых снегом шапочках, с пощёлкивающими секундомерами. В традиционно-спортивном одеянии Гончаренко смотрится почему-то лучше, естественнее. И неважно, где происходит действие — на скромной искусственной дорожке стадиона «Динамо» в Москве, сверкающем чуде «Медео» или на «Бишлете» в Осло…