Читать «Брат на брата. Окаянный XIII век» онлайн - страница 17

Бояре, возмущаясь услышанным и перебивая друг друга, принялись доказывать свою правду. Речи их были дерзостны, требования непомерны и оскорбительны, но великий князь терпеливо выслушал всех. После чего он встал, обвел взглядом рязанских послов, воинов дружины, своих сыновей и медленно, выделяя каждое слово, произнес:

– Воля моя такова: этих, – кивнул он в сторону выборных, – заковать в железа и отвести в стольный град Володимир; злых и виновных в измене имать, пытать и казнить; мужиков рязанских с женками и детьми, со всем скарбом из града вывести и направить на жилье в города володимирские, суздальские, ростовские; град же мятежный предать огню! – И, помолчав многозначительно, в нависшей тишине добавил: – А кто воле моей воспротивится, сечь головы немедля!

4

Содрогнулась Рязань от криков и стонов, заалела кровью людской, запылала избами и теремами. Дружинники князя Всеволода врывались в дома, а кто запирался, то выламывали двери и выгоняли жителей из теплого жилья на холод, а потом, как скотину бессловесную, гнали из города в поле.

Княжичи в сопровождении десятка конных гридей с трудом продвигались к соборной площади по заполненной бредущими горожанами улице. Константин, взирая на разливное людское горе, тяжело вздыхал и часто крестился, Юрий же, пораженный решением отца и свершаемым на его глазах, лишь все больше мрачнел и нервно покусывал ус. Следовавший за княжичами Роман шумно сопел и недовольно бухтел себе под нос:

– Зачем же так строго? Наказать надо непременно за непослушание, но город пожечь – это не по-христиански!

Потянуло гарью.

– Торопятся дружинники исполнить волю князя. Усердствуют не в меру. Того и гляди, людей пожгут, – осуждающе покачал головой Константин и, обернувшись к одному из гридей, приказал: – Скачи вперед, передай: пока рязанцы города не покинули, домов не жечь!

Из приземистого терема выскочила дородная баба с узлами и целым выводком детишек. Упав в воротах на землю, она заголосила:

– Ой, боженьки, что деется-то! Из родимого дома изгоняют! За что, за какую такую провинность? Детушки мои горемычные, куда мне таперича с вами, сиротами? Токмо во сыру землю!

Признав в завывавшей бабе жену купца Никиты Стогуда, проходивший мимо дружинник князя Всеволода прикрикнул на нее:

– Тю, оглашенная! Криком своим детишек перепугала. Вона как глазенками рыщут. Твой-то Никита где?

– Загинул муж мой! В железа, говорят, володимирский князь выборных заковал, и мой також с ними! Говорила я ему, упертому, сиди дома! Нет! Правды пошел искать! Вон она, правда, из теплого дома голым да босым на улицу!

– Молчи, глупая! – замахнулся древком копья на купчиху дружинник. – Не вводи в грех! Мне не пристало бунташные речи твои слушать!

– А мне все едино теперь: не ты, так другой порешит, – обреченно махнула рукой баба и заголосила еще громче. Ей вторили перепуганные дети.

– Ты лучше загодя себя не хорони, а ступай с выводком своим за город, в поле. Там тиуны княжеские на жилье определяют: кого в Суздаль, кого в Москву, кого в Ростов… Поспеши, там и Никита твой, видел его.