Читать «Такая долгая полярная ночь.» онлайн - страница 60

Пребывание мое в слабосилке закончилось и был я направлен в подсобную бригаду, которую использовали на наружных работах. Несмотря на некоторую передышку от мороза и тяжелых работ, я все же был слаб и движения мои были замедлены, я двигался, как во сне и понимал, что это тоже болезнь. Помогая рабочему (заключенному) на пилораме, я наступил на обрезки дерева, поскользнулся и упал грудью на пилораму, где бешено вращалась циркулярная пила. Я упал, невольно подставив бок пиле, полетели обрывки бушлата и вата. Рабочий на пиле, с лицом белым от ужаса, выключил рубильник и отчаянно заорал. Прибежал бригадир, бледный, он кинулся ко мне. Но я уже стоял на своих ногах и не чувствовал никакой боли. Бригадир ощупал меня, задрал на мне бушлат и поддетую под ним телогрейку, обнажив мой бок, он убедился, что зубья циркулярки, разорвав бушлат и телогрейку, на какие-то миллиметры не достали до тела. «Ну и счастлив же ты!» — воскликнул он. Не менее его я сам был удивлен, что не лежу с выпущенными из меня внутренностями. На разных работах пришлось мне работать, все больше ощущая, как тают мои силы. И все больше убеждаясь, что я обречен, что мне суждено умереть здесь, на Колыме.

Глава 34

«Но раб есть раб, и не в его власти решать свою судьбу.»

Саббатини «Одиссея капитана Блада»

Незаметно режим в отношении 58-й статьи как-то ослаб. Наша внутренняя зона, куда мы были водворены, не проверялась, ворота были нараспашку, и мы свободно ходили по большой зоне, а некоторые переселились в другие бараки. Только позднее я догадался, что мы обязаны тому факту, что Сталинград не пал, что Красная армия добилась ряда успехов на фронтах. Необходимость расстрела осужденных по 58-й статье отпала. Приближалась весна, зима 1942 года была на исходе. И опять чины Дальстроя МВД решали нашу судьбу. На руднике Лазо стали собирать этап. Конечно, каждый начальник лагеря старается отправить в этап всех тех, кто ему не нужен. В этап идут «доходяги», т.к. они не работники, штрафники, т.е. разные мелкие шкодники и очень редко воры, которых не назовешь кусочниками или торбохватами. Таким образом, в этап зачисляются ослабленные, нередко кандидаты на тот свет, и всякая воровская мелочь. И вот нас в теплый весенний день доставили в Сеймчан. Пересыльный лагерь состоял из нескольких больших бараков-палаток. Двухъярусные нары. Чисто, сквозь брезент потолка светит солнце. В том бараке, куда вошел я, людей мало, просторно, и я выбрал себе место на верхних нарах. Вероятно, недавно из лагеря уже ушел этап, а после санобработки помещений приняли наш этап. Около меня держится какой-то парень тоже с рудника Лазо. Я его не знаю, но чувствую, что ему одиноко. Его товарищи по бригаде в этап не попали, и он решил держаться около одного из лагеря в военной гимнастерке, т.е. около меня. О себе он ничего не рассказывает, да это и не принято в лагерной жизни. Редко бывают среди заключенных задушевные беседы. Ночи светлые, «белые», как обычно в высоких широтах после ухода зимы. На верхних нарах пусто. Ложусь, конечно, одетый, по соседству парень с Лазо и неподалеку какой-то цыган. Он не стар, но лицо его изрядно потрепано. Рано утром просыпаюсь, левый карман гимнастерки расстегнут, исчезла фотография Ани и кое-какие мелкие бумаги. Денег у меня не было. От моего резкого движения просыпается парень, мой спутник по этапу. «Пополоскали», — говорю ему. «Это он», — кивает он на цыгана. Цыган притворяется, что спит. Наваливаюсь на него и крепко сжимаю его горло. Парень садится ему на ноги. Животный ужас в его глазах. «Гад, — шепчу я, — крохобор, сейчас подохнешь». Парень, сидя на ногах цыгана, обшарил его. «Куда девал?» — спрашиваю. Цыган глазами указывает на потолочную балку, на которую натянут брезент палатки-барака Достаю то, что он украл: самодельный из голенища сапога бумажник и в нем фото Ани и моя армейская фотография. Мы отпускаем цыгана. «Живи, сволочь», — говорю на прощанье я. Цыган исчезает.