Читать «Такая долгая полярная ночь.» онлайн - страница 39

Настал день, когда нас согнали к бане для санобработки и выдали лагерное обмундирование. Григорий Иванович еще раньше дал мне пару белья (вискозного шелка). В нем, как многие считали, не заводятся вши. Перед баней крутятся подонки из обслуги с шакальими глазами. Это «друзья народа» — воры, мошенники и прочее отрепье человечества. Они покрикивают на согнанных к бане людей. Торопят, понукают, чтобы люди скорей раздевались до гола, жадно оглядывая вещи, которые люди стаскивают с себя. Особенно лакомый объект — это поляки. Их вещи, их обувь, брошенные на землю, привлекают жадные взоры лагерной обслуги. Бросать в кучу надо все свое. Мотив один — вы все обовшивели в этапе, после мытья в бане вам дадут все новое. Но зачем тогда при бане «жарилка», тепловая дезинфицирующая вещи камера? Мерзавцы из обслуги отбирали даже вещи, которые держали в руках несчастные кандидаты на санобработку. У меня на глазах обслуга грабила польский этап. Я не имел никакого «ручного багажа», все было на мне. А именно: красноармейская гимнастерка, синие суконные брюки, на голове летный кожаный шлем и на плечах бекеша на меху. Цвет ее был шинельный. Эта вещь не была армейской, в этой бекеше на меху горного козла я приехал служить в армию. А старшина Останин, этот дешевый коротышка, не удосужился отправить наши гражданские вещи, в которых мы приехали в гарнизон, нашим родным. Так получилось, что я шел по этапу в полугражданской и полувоенной форме. Около меня замер в выжидательной позе какой-то шакал из обслуги. Очевидно, накинутая на мои плечи бекеша на меху, летный шлем и, возможно, шерстяная гимнастерка возбудили в нем повышенный интерес. Шакал почуял добычу. «Быстрей раздевайся, — командовал он мне, — до гола, там получишь все новое. Кидай барахло в кучу». Я не спеша разделся, оставшись в армейских ботинках и в летном шлеме на голове. Все снятые вещи я не бросил в кучу других чужих вещей на землю, а зажал между ног. Шелковое белье, увидев которое шакал сказал: «Давай сюда», я резким рывков разорвал на половинки — рубашку и кальсоны. Шакал обматерил меня и подойдя к охраннику, стоящему у входа в баню, что-то ему сказал. И когда я вслед за другими подошел к дверям бани, намереваясь туда войти, охранник преградил мне путь, потребовав, чтобы я все вещи бросил туда, где горой высились отобранные у рабов вещи. Я молча отошел в сторону и стал у входа в баню напротив охранника. Я стоял в терпеливом ожидании, не зная даже, чего я жду. Но вот появился какой-то начальник в военной форме. По тому, как подтянулся стоящий напротив меня охранник, я понял, что он побаивается этого военного. И я, голый, в летном шлеме, держа в левой руке свои вещи, поверх которых лежала моя воинская гимнастерка, щелкнул каблуками по-военному, шагнул к этому начальнику и произнес: «разрешите обратиться». Получив разрешение, я сказал, что меня не пускают на санобработку и кивнул в сторону охранника. «Пропустить!» — рявкнул начальник. Так я помылся в бане и прошел санобработку, получив лагерное обмундирование: бушлат, должно быть сатиновые летние брюки, точнее штаны и такую же гимнастерку. Остригли под ноль, обрили все волосатые места, причем бритвой, которой брили лобок, брили и лицо. А я в это время думал о своем завистнике и гнусном негодяе Соломоне Фихе, моем лжесвидетеле. Невольно перефразируя Пушкина, вспоминал своего однокурсника Фиха словами из «Скупого рыцаря»: «…приятель»! Проклятый жид, презренный Соломон». Насколько этот негодяй, завистник и шкурник отличался от страдальца еврея Шехтера!