Читать «Такая долгая полярная ночь.» онлайн - страница 36

Наконец, началась посадка на пароход. Заключенные, подгоняемые охранниками и овчарками, сплошным потоком хлынули на пирс и по трапу на пароход. В такой давке я потерял из виду поляков и не увидел никого из армейцев, с кем был в бараке. Пароход «Минск», приписанный к Одессе, имел два трюма — верхний и второй, под верхним, в глубине корабля. На трюмной палубе, разделяющей верхний трюм от нижнего, я оказался рядом с двумя казахами. Обменялись краткими репликами. Они ученые, преподаватели университета, растеряны и глубоко подавлены несправедливостью. Опять в давке к ним подошел вор и потребовал деньги, будучи уверен, что казахи их хитро прячут. Наглость блатных меня возмутила. Не укладывалось в сознание, как люди, находясь все в таком бедственном положении, способны на несчастье наживаться, грабить. «Отойди от них», — злобным шепотом произнес я. — «А то я тебя задавлю». Вор взглянул на мою военную форму, на летный шлем и исчез.

Вот теперь, на склоне своих лет, вспоминая эти в общем-то противные эпизоды, я пытаюсь объяснить себе, почему я так реагировал на наглость воришек, именно воришек, так как настоящий вор, уважающий себя, не станет грабить растерянного, убитого горем «мужика» или «контрика». Ведь во время лесного пожара скопившиеся у воды (реки или озера) обитатели леса не нападают друг на друга. Волк ищет спасения от огня рядом с оленем, лисица рядом с зайцем. Настоящий вор — это волк, не шакал, не гиена и тем более не пакостник-хорек.

Так почему я осмелился противодействовать этим мелким воришкам, которых воры называли «торбохватами» и «кусошниками»? Думаю, что это было от сознания собственной безысходности. Я знал, что обречен на смерть, что умру в заключении. Раньше или позднее, не все ли равно? Только не задумываясь о самосохранении можно совершать отчаянные поступки.

И вторая причина: так уж я был воспитан матерью — когда слышишь голос, молящий о помощи, или видишь безмолвные, испуганные просящие глаза, иди на помощь, забыв о себе.

Нас, этапников, подгоняли, набивая нами трюмы парохода. Моя неопытность в такого рода «путешествии чуть не обернулась для меня скверно. Я спустился в нижний трюм. Нашел место на двухъярусных нарах. Нижнее место. Стал оглядываться и прислушиваться. Крики, гнусная ругать, вопли обираемых. Ко мне подошли двое. Говорю им, что у посаженного в тюрьму красноармейца нет ничего, чем бы им можно поживиться. Ушли. Судя по плеску волн о борта, мы уже плывем. Душно, дышать нечем, пахнет мочой, у кого-то понос. Все это делается под нары. Чтобы нормально отправлять свои естественные функции, надо выбраться из нижнего трюма в верхний, и из верхнего по лестнице-трапу на палубу, где у борта сооружен деревянный гальюн. Мне стало ясно, что именно здесь, на дне нижнего трюма меня ожидает смерть. Все во мне запротестовало: нет, умереть, но только не тут в духоте, в смраде мочи и фекалий, ни за что!