Читать «Такая долгая полярная ночь.» онлайн - страница 135

Платис отвечал, что темные люди, одураченные пропагандой и обманутые красивыми обещаниями, способны совершать глупости. И это, добавил Платис, один из курьезных законов в человеческом обществе. В своей деятельности Платис был честен, прям и справедлив. Когда он уехал на «большую землю», он по пути на родину навестил мою маму и тетю, конечно, ненадолго, проездом. О его посещении мама и тетя говорили немного, не вдаваясь в подробности.

При Чаун-Чукотском горнопромышленном управлении Дальстроя МВД в Певеке был создан санотдел, а в крупных лагерях из числа вольнонаемных медиков были назначены начальники санчастей. Начальниками Чаун-Чукотского горнопромышленного управления Дальстроя МВД, сменяя друг друга, были Дятлов, Туманов и, может быть, другие, кого я не запомнил.

Запомнился мне полковник Житомирский, прямой и справедливый человек. Его жена, капитан медицинской службы Шевеленок Любовь Александровна, была начальником санотдела, а значит и нашим начальником. Это была красивая голубоглазая со светло-русыми волосами стройная женщина. Мундир капитана очень ей шел, впрочем я видел ее и в обыкновенном женском платье, которое тоже ей шло, красиво облекая ее ладную фигуру. Справедливая и требовательная, чуткая и внимательная, она всем нам, медикам, очень понравилась. Она очень ценила в нас добросовестное отношение к своим обязанностям и способность сочувствовать пациентам. Чуткость и забота — вот, пожалуй, главное, что характеризует Любовь Александровну в ее повседневной деятельности. Однажды, когда автотрассу только расчистили от снега, она вызвала меня в Певек. На попутной машине я довольно быстро с 47 км. прибыл в Певек и явился в санотдел. Смотрю: лицо у нашей начальницы суровое, брови сдвинуты, голубые глаза холодно смотрят на фельдшера Толмачева. Она начинает меня «распекать», обвиняя в недисциплинированности и самоуправстве. При этом она встает, я тоже встаю со стула, молчу и изображаю дисциплинированного слушателя, стараясь понять, за что мне достался этот «разнос». И опять про себя отмечаю, как она хороша, этот мой начальник, капитан медицинской службы. Выяснилось: я заслужил этот выговор за то, что в пургу, уйдя из Певека, прошел 47 км. до своего медпункта. «Как вы посмели рисковать жизнью! Причем рисковали без большой надобности!» — восклицает она и добавляет: — За такое нарушение дисциплины вас надо отправит на гауптвахту!» Я не выдерживаю и, глядя в ее разгневанное лицо, откровенно смеюсь. Она поражена: «Он еще смеется», — возмущенно говорит. И я говорю: «Любовь Александровна, не сердитесь и не пугайте меня гауптвахтой. Я сидел в режимной тюрьме, прошел ряд убийственных лагерей, по мне стреляли, я смотрел не раз смерти в глаза, а вы думали, что сидение на гауптвахте меня испугает». Она рассмеялась и сказала: «Поймите, Мстислав Павлович, мне очень тяжело было бы, если бы вы погибли в пургу. Я не хочу терять таких хороших людей и добросовестных работников как вы». «Спасибо за высокую оценку моей персоны и обещаю больше не рисковать», — сказал я.