Читать «Небо и земля» онлайн - страница 493

— Видишь, какой гость к нам приехал, — радостно говорил майор, подводя Уленкова к своему названому отцу, и тотчас же продолжил прерванный рассказ о недавних воздушных боях. Старый Быков внимательно слушал и время от времени одобрительно покачивал головой.

С тех пор Быковы уже не разлучались, — старик жил здесь же, на полевом аэродроме.

Каждый день взмывал самолет Уленкова в небо, сопровождая штурмовиков, громивших вражеские войска и пригородные их аэродромы. Переняв от своего командира его излюбленное словцо, Уленков теперь тоже спокойно отвечал на вопросы о том, что происходило в небе: «Ничего особенного». Но проходили дни, недели, в приказах командования оживали подробности прошедших воздушных боев, и новые звездочки появлялись на фюзеляже уленковского самолета.

Кончался июль тысяча девятьсот сорок второго года. На московской художественной выставке подолгу простаивали посетители перед портретом молодого летчика, на груди которого блестел широкий ряд боевых орденов. Морщинка на переносице, шрам на щеке, нашивки ранений свидетельствовали о том, что немало испытаний пало на его долю, но никто, кроме организаторов выставки, не знал, что расплывшееся на холсте большое ржавое пятно было кровью художника, писавшего этот портрет.

Эпилог

В феврале 1944 года, после великой победы под Ленинградом, старые друзья снова услышали мощный голос Тентенникова. Как неожиданно исчез старый друг, так же неожиданно он и вернулся; немало было радостных слез в новой квартире Быковых, на Екатерингофском проспекте, когда волжский богатырь, вышагивая от стены к стене, наполнил высокую комнату со сводчатым потолком раскатом своего хрипловатого баса.

— Нет, ты дай на тебя посмотреть, — восторженно твердил Петр Быков на второй день после возвращения Тентенникова, — со стороны дай взглянуть на бородатого партизанского деда.

Тентенников ходил по комнате, зажав в кулак седую бороду, и подробно рассказывал о пути, пройденном им с северными друзьями по болотам и лесам партизанского края, о боях и засадах, о взорванных поездах и разгромленных фашистских штабах, и за его рассказами, как видение, вставало перед Еленой Ивановной простреливаемое артиллерией капустное поле, по которому она бежала в тот день, когда ее спас Тентенников.

Тентенников подошел к окну. В окно был виден только небольшой клочок неба, словно картина в узкой и высокой рамке. Так вот какое оно теперь — небо великого города! Оно было удивительно чистым в тот день — засиневело как-то, в нем были такие нежные, светлые тона, что Тентенников не мог оторвать глаз. Потом вдруг заклубилось облако, будто кто-то дохнул на зеркало и оно запотело, сразу высота замглилась, и светлый простор стал таким близким, что, казалось, стоит только руку протянуть — и до облаков достанешь… Но вот быстро, словно его спустили на парашюте, сквозь тучи пробилось солнце, и снова далеким-далеким стало февральское небо.

— А я всегда верила в твое возвращение, — сказала Елена Ивановна, внимательно наблюдая за Тентенниковым, — седая борода старила его, и он стал сильно сутулиться. — После той встречи, у Больших Колпанов, ты непрестанно мне вспоминался, и каждый раз, когда дребезжал на парадной звонок и приносили почту, я ждала, что и от тебя придет весточка.