Читать «Селенга» онлайн - страница 11
Анатолий Васильевич Кузнецов
— А может… мы родственники? — тихо спросил Илья Лукич, и сиденье под ним заскрипело. — Ты откуда сама?
— Не-е… — промычала Тоня. — Я из Бодайбо.
— Мда. А я из Пензы. Ну, а деды твои откуда? Небось не всегда в Бодайбо жили?
— Жили. Всегда.
— Что значит всегда? А до Ермака-то не жили! Пришли откуда-то? Может, с Пензенской губернии? Не слышала, а?
— Не-ет. Не спрашивала.
— А ты бы спросила. Слышь, Тонька, спроси. У матери спроси и отца, они должны знать.
— Нет.
— Что нет? — рассердился старик.
— Да нет матери и отца у меня.
— Фу-ты, — насупился Илья Лукич. — Где ж они?
— Отец на воине, а мать в позапрошлом году померла.
— И ты что ж, одна?
— Одна.
— Эх, ты!..
— А что?
— Да ничего. Вот я тоже один.
Сиденье опять заскрипело. Но Тоню вдруг разморил сон. Она кивала, кивала головой и пыталась поудобнее устроиться.
— Ты сядь-ка вот так, — ласково пробормотал Илья Лукич, отодвигаясь в самый угол. — Да и прикорни. Постой, у меня вот тужурка есть… тужурка есть…
Он вытащил откуда-то грязную, насквозь промасленную тужурку.
Тоня заснула. А старик снова достал кисет, свернул самокрутку, но покосился на девушку и не стал курить.
Рассветало все больше. Появились на небе первые нежные розовые полосы. Блестел вымытый дождем настил эстакады, и лопата все так же валялась подле бадьи и отражалась в луже. Илья Лукич украдкой разглядывал девушку.
«Дитя совсем. Промокла, бедняга, так и спит. Красивая сама. А руки рабочие, изуродованные: попробуй-ка, помахай лопатой, а там вибратором, а там молотком, ломом… И чего ж понесло тебя в бетонщицы?.. Волосы-то как лен, а нос облез».
Голова ее медленно сползала по спинке сиденья и наконец уперлась в бок Илье Лукичу. Сонная, эта девчонка действительно была похожа на ребенка: пухлые губы, надутые щеки.
Шофер сидел, боясь пошелохнуться, опасаясь вздохнуть или кашлянуть. И вдруг смутно-смутно почудилось ему далекое, забытое, похожее на неправду: его дети, бесцветные торчащие волосенки и запах пеленок, сохнущих на батареях парового отопления. От неудобной позы закололо в сердце. Илья Лукич не мог выпрямиться и вместе с тем готов был век так сидеть, не двигаться и слышать рядом ровное здоровое дыхание девочки, словно родной, словно дочки ему.
Он уже не мог понять, почему он обижал ее и зачем ему надо было браниться. Не мог понять, почему вообще люди спешат браниться и враждовать так часто, когда все может быть иначе, лучше…
Прошло полчаса. Может быть, меньше, может быть, больше. Для Ильи Лукича время остановилось. И только небосклон бесшумно менялся, на нем разыгрывалось невиданное зрелище солнечного торжества. Где-то протяжно и визгливо загудели гудки. На водосливе плотники с грохотом обрушили старую опалубку, трещали внизу тракторы, и звякали где-то по железу: бам, бам-м.
— Тонька-al Шо-фе-ер! Давай бетон!
Илья Лукич вздрогнул.
Не подававший признаков жизни кран вдруг лязгнул и засигналил. Илья Лукич застыл над спящей, как скупой над сокровищем.