Читать «Вор, шпион и убийца» онлайн - страница 59
Юрий Васильевич Буйда
— Машинка у меня дома, — сказала Нога. — Приходи в субботу, в семь. Знаешь, где я живу?
Я собирался в субботу на танцы с Анечкой, но делать было нечего.
Субботним вечером я постучал в дверь Ноги.
Она проводила меня в комнату, которую, казалось, приводила в порядок какая-нибудь специальная санитарная служба: ни соринки, ни пылинки, постель на железной кровати с высокими спинками заправлена идеально, всюду белоснежные салфетки и никаких запахов.
Нога была в халате, надетом на свитер, и в спортивных штанах: в доме было холодновато. Она пригласила меня за ширму, где была кухня, мы сели за стол, накрытый белой скатертью, она поставила на стол бутылку водки, две высокие рюмки, разлила, мы выпили — все молча — и только тогда заговорили о стихах. Мои стихи ее восхитили. Ты открыл мне новый мир, сказала она. Это
— Завтра в семь, — сказала Нога на прощание и сунула мне пачку машинописных страниц.
Утром я прочел свои стихи, отпечатанные на машинке: «Золотые сенокосы к лесу тянутся шершавыми руками» — и оцепенел. Мне, конечно, нравилась красивая машинопись, четкий шрифт — почти как в книге. Но ведь это, подумал я, могут прочесть другие люди, боже мой. Я изорвал рукопись на мелкие кусочки страницу за страницей, сожалея лишь о том, что не могу все это съесть: с таким объемом бумаги мой желудок просто не справился бы.
Пришел дружок Коля, с которым когда-то ночью мы прыгали с водопада.
Я рассказал ему о Ноге.
— Ну ты нашел с кем связываться, — сказал Коля. — Она же солдатам по рублю дает, чтоб они ее трахали.
Тогда слова «трахать» в обиходе не было, Коля употребил другое.
После обеда я пришел в себя. Вечером мы с Анечкой отправились на танцы.
На следующий день Нога вызвала меня с урока. Все в классе, даже учительница, замерли от ужаса. Я вышел в коридор. Она строго спросила, почему я не явился вчера
— Ага, — сказала Нога. — Значит, ты так… А стихи?
— Да пошли они на хуй, эти стихи, — сказал я. — Никакой я не поэт, и писать стихов больше не буду никогда.
Она молча ушла. Не знаю, что она сделала с моей рукописью, но больше я стихов действительно не писал. Господь в тот раз смилостивился и дал мне такого щелбана, что забыть это невозможно.