Читать «Год беспощадного солнца» онлайн - страница 182
Николай Волынский
Перед ним сидел тот самый толстяк. Вблизи Мышкин рассмотрел его получше. «Пацан, и тридцати нет, а старший дознаватель. Быстро у вас карьеру делают!»
– Гражданин Мышкин? Дмитрий Евграфович? – отрывисто, словно продолжая свою мелкую рысцу, спросил толстяк.
Мышкин медленно, с достоинство кивнул.
– Оглох, скотобаза?! – визгливо крикнул Шарыгин. – ФИО – живо!
– Не понял вас, – вежливым профессорским тоном сказал Дмитрий Евграфович.
– Фамилия? Имя? Отчество?
– Ах, вот вы о чем. Мышкин Дмитрий Евграфович.
– Год рождения?
– Одна тысяча девятьсот семидесятый, пятнадцатого января, город Полтава, Малороссия.
– Место жительства? Прописка?
– Санкт-Петербург, Седьмая линия, дом двадцать пять, квартира двадцать пять.
– И квартира двадцать пять? – переспросил толстяк.
– Именно так.
Шарыгин попыхтел и вдруг замолчал. Он часто и поверхностно дышал, взгляд мелко шарил по комнате, перескакивая с предмета на предмет. На бритом черепе выступил мелкий пот. Правая рука с карандашом мелко задрожала, и Шарыгин придержал ее левой.
Мышкин слегка потянул носом воздух. Алкогольным перегаром не пахнет. «Паркинсон, что ли? Рановато, – подумал Дмитрий Евграфович. – А так чистая абстиненция».
– В коридор! – приказал ему Шарыгин. – Ждать вызова. Мне позвонить надо. Секретно.
Мышкин вышел, удивляясь: зачем объяснять? Будто разрешения спросил.
«Что тебя так обеспокоило? Ей-богу, похмелюга, – размышлял Дмитрий Евграфович. – Но где выхлоп?»
– На допрос! – через пять минут крикнул ему Бандера.
Старшего дознавателя Шарыгина было не узнать. Спокойный, вальяжный, добродушно-предупредительная улыбка. Мышкин глянул на руку: никакой дрожи, спокойно поигрывает карандашом. Глаза блестят, но блеск стеклянный. Ноздри покрасневшие, влажные. Чуть склонившись к Шарыгину, Мышкин незаметно понюхал воздух. Слабо пахло сгоревшим электропроводом. «Эге, дознаватель. Ты совсем бдительность потерял. Что ж не припудрил носик кокаином раньше?»
– Мне очень жаль, Дмитрий Евграфович, – сочувственно заговорил Шарыгин, – что заставил вас ждать. Дело не простое, понимаете ли. Я могу рассчитывать на ваше понимание и помощь? Поможете юстиции? Торжеству правосудия?
– Если смогу, – сдержанно пообещал Мышкин. – Из любви к юстиции. С детства ее люблю.
И протянул к дознавателю руки.
– Ну что же это такое? – возмутился Шарыгин. – Зачем? Бандера! – указал пальцем на наручники. – Что за безобразие? Пытки запрещенные применяешь к задержанному? Снять немедленно!
Бандера притащил из другой комнаты садовый резак, но освобождать Мышкина почему-то не спешил.
– Перестарались, извините, – улыбнулся Шарыгин. – В любой работе бывает. В вашей, наверное, тоже.
– Бывает, – согласился Мышкин.
– Итак, – Шарыгин открыл тонкую картонную папку. – С Шатровой Мариной Михайловной знакомы?
– Да, – еле слышно сказал Мышкин.
– При каких обстоятельствах вы с ней познакомились?
– Вы снимете наручники, наконец?
– Конечно, конечно! – поспешил еще раз заверить Шарыгин. – Так при каких обстоятельствах?
– У меня распухли суставы, – упрямо сказал Мышкин. – И аллергия на пластмассу.
– Я же сказал – сейчас! Сию минуту.
Его крошечные, словно булавочные головки, зрачки кольнули Мышкина.
– При каких обстоятельствах?
– Пытки законом запрещены, – веско заявил Мышкин. – Ваша Россия подписала на этот счет международную конвенцию.
– Вы о чем? – удивился дознаватель.
– Пластмассовые наручники.
Дознаватель огорчился.
– Не ожидал от вас, не ожидал, – покачал бритой головой. – Вам добра желают, а вы…
– Это я уже слышал. От ваших тонтон-макутов [52] .
– Нельзя так. Агрессивно ведете себя на допросе. Дознавателя перебиваете, слова не даете сказать. Нелепые обвинения предъявляете. Каких-то макутов называете и опять же с угрозой. А потом дознавателя душить начнете. Попытаетесь – уж это точно! Много таких я видел. Все они из этой комнаты отправились на магаданские курорты лес валить. Валить и сажать. И снова валить. И снова сажать. Есть, правда, и другие курорты – урановые шахты.
– Снимите наручники, – потребовал Мышкин. – О каком сотрудничестве вы говорите? Смешно. Сотрудничество подразумевает равенство возможностей и исключает насилие.
Такого аргумента Шарыгин явно не ожидал. Но кокаин держал его на подъеме, и он все сообразил за секунду.
– Сержант Бандера! Снять сейчас же! Сколько ждать?
Растирая онемевшие и распухшие кисти, Мышкин удовлетворенно отметил, что одержал хоть и крохотную, но победу.
– Примерно три недели назад, – заговорил Мышкин, – мы с Мариной Шатровой случайно оказались в одном вагоне пригородной электрички. Там на нее напала шайка насильников и убийц.
– Да что вы говорите! – воскликнул пораженный Шарыгин. – Не может быть!
– Почему не может? – возразил Мышкин. – Такое каждый день теперь – сплошь и рядом. Вы, как государственный служащий, должны знать лучше меня.
– И что было дальше? Все это так интересно! – доверительно признался Шарыгин.
– Меня сбили с ног и выбросили на ходу поезда, а Марину Шатрову попытались изнасиловать там же, в вагоне.
– Как это так? – не понял дознаватель. – Как вы узнали, что ее пытались изнасиловать, если вас выбросили?
– Сначала пытались изнасиловать, а когда я попробовал вмешаться, меня выбросили из вагона.
– И что Шатрова? Расслабилась и получила удовольствие? – с подкупающей простотой поинтересовался дознаватель.
– Пока они возились со мной, она убежала. Поезд остановился, она сошла, вернулась ко мне, оказала первую помощь.
– Так-так-так! – разочарованно произнес дознаватель. – Огорчаете, Дмитрий Евграфович. Не уважаете меня. Всех в этом помещении не уважаете. И в нашем лице – закон с правами человека. Не могли придумать что-нибудь поинтереснее?
– Мне не надо ничего придумывать, – возразил Мышкин. – Все так и было.
Шарыгин лег на стол объемным животом и заговорил, полный сострадания:
– Дмитрий Евграфович! Какое у вас интересное отчество. Культурное. Мы все здесь вас сильно уважаем и сочувствуем. Каждый может оказаться, от сумы да от тюрьмы… Только неувязочка выходит! – с отчетливой угрозой неожиданно рыкнул он. – Большая!
– В чем неувязка? – похолодел Мышкин.
– Именно в тот день 18 июня в двадцать часов тридцать две минуты в райотдел полиции поступило заявление от гражданки Шатровой Марины Михайловны, проживающей по проспекту Шверника, дом шесть, квартира восемнадцать… Она?
– Она.
– Не отрицаете? Хоть это радует… Итак, в тот же день в райотдел внутренних дел поступило заявление от гражданки Шатровой Марины Михайловны о том… – он достал из папки лист с отпечатанным текстом. – Цитирую из документа, чтобы вы меня потом не обвинили. «В пригородном электропоезде Сосново – Санкт-Петербург в пустом вагоне на меня напал пьяный мужчина, разорвал на мне всю одежду вплоть до нижнего белья и попытался изнасиловать в извращенной форме. За меня попытались затупиться вошедшие в вагон подростки, сколько их было – не помню, но потом слышала, что они состоят в местной антифашистской организации. Сначала они попытались пристыдить этого мужчину, но он был сильно пьян, избил мальчиков и повыбрасывал их из вагона на полном ходу. Я попыталась бежать, но мужчина преследовал меня все время до самого дома. Ворвался со мной в мою квартиру и угрожал расправой и даже убийством в случае моего обращения в правоохранительные органы. В нападавшем насильнике я с полной уверенностью опознала доктора Мышкина Дмитрия Евграфовича, которого очень часто встречала в своем доме, когда он еще студентом приходил к моему отцу сдавать зачеты»… Такие дела. Что скажете?
Но Мышкин ничего сказать не мог. Он попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получился злобный оскал.
– Так что скажете? – ласково повторил Шарыгин.
– Здесь говорить нечего. Спросите у того, кто сочинил этот бред.
– Но, но! – погрозил пальцем дознаватель. – Это документ, как-никак.
– Можно вопрос?
– Пожалуйста. У вас имеются все права человека, – разрешил дознаватель.
– Уголовное наказание за заведомую дачу ложных показаний в России отменено?
– Нет, вроде бы.
– «Вроде бы…», – повторил Мышкин. – А заведомый обман правоохранительных органов карается?
– Разумеется.
– Ну хоть за это спасибо. Тут еще одна, третья по счету, уголовная статья просматривается: клевета. Ну и нанесение ущерба – тут можно покопаться и еще что-нибудь выкопать. А ведь этот мерзавец еще и вас под удар подставил. И мне будет искренне жаль, если еще и вы пострадаете из-за гада, который сочинил эту пакость.
– Хм… Спасибо за заботу. Это весь ваш комментарий?
– Не весь. К нему имеется рекомендация. Желаете?
– Интересно.
– Арестуйте сочинителя – и в суд. Дело верное. Для вас дополнительное раскрытие преступления. Статистика улучшится. Хорошо ведь?
– Очень хорошо. Я только еще не все сказал про эту бумагу. Она, как вы правильно отметили, в вашем деле не имеет процессуального значения. К тому же не была, как следует, оформлена. Дежурный не зарегистрировал заявление. Уже наказан. Мне его не жалко. Одним оборотнем в погонах меньше. Кстати, откуда вы так хорошо разбираетесь в юриспруденции?
– Так ведь меня часто в эксперты приглашают. Прокуратура, следственный комитет. И спецслужбы бывало…
– И все же, Дмитрий Евграфович, мы с вами не продвинулись ни на шаг, увы! – озабоченно сказал Шарыгин. – Что же нам с вами делать? С вами – значит, нам с вами. Вдвоем. Сообща. Надо искать выход. Помогите мне! А я помогу вам.
– Что вы ждете от меня? – спросил Мышкин. – Если вы озабочены тем, чтобы найти убийцу Марны Шатровой, то обещаю: в лепешку разобьюсь, все сделаю, чтоб вам помочь.
– О! – воскликнул Шарыгин, подняв указательный палец. – Мне только что в голову пришла эврика. Есть отличная идея. Мы сэкономим друг другу массу времени и нервов.
Он извлек из ящика стола сверток и положил перед Мышкиным.
– Узнаете?
Мышкин увидел в прозрачном пакете четырехгранную бутылку из-под виски «Джонни Уокер» с отбитым горлышком. И горлышко тоже здесь, с острыми краями, а на них почерневшие следы крови. Его, Мышкина крови.
– Кажется, да, – произнес Мышкин. – Нет, я точно узнал эту бутылку. Я был в гостях у Шатровой и отбил, точнее, отломал горло с пробкой. И порезался – вот, – он показал свежий шрам на правой ладони.
– Замечательно! Просто замечательно! – обрадовался Шарыгин, даже не посмотрев на ладонь. – Кровь: группа вторая, резус-фактор положительный. Это кровь гражданки Шатровой.
Он перевернул пакет и показал Мышкину наклейку «Орудие убийства».
– Еще не факт! – возразил Мышкин. – У меня тоже вторая группа, резус положительный.
– Ну и что?
– Как «ну и что»?! Нужно сделать клинический анализ. И посмотреть ДНК. И не гадать на кок… на кофе! На кофейной гуще, – уточнил он.
Шарыгин поморщился и слабо отмахнулся от Мышкина.
– Зачем кричать? Не надо кричать. Не на базаре. А то подумают, что вы угрожаете правоохранительным органам.
– Я только предлагаю провести генетическую экспертизу, – твердо произнес Дмитрий Евграфович. – Анализ ДНК все поставит на место.
Неожиданно Шарыгин ударил кулаком по столу с такой силой, что Мышкин отшатнулся. На столе подпрыгнула и зазвенела бутылка из-под виски.
– На кой хрен мне нужна твоя ДНК! А ты подумал, козел очкастый, сколько стоит генетическая экспертиза?! – визгливо закричал Шарыгин. – И сколько времени? А у нас – сроки. На наши сроки тебе наплевать. Тогда о своем сроке подумай – сколько ты получишь! Не хочешь? ДНК ему!.. Может, тебе еще и пива холодного сюда подать? И бабу не потную? Ты только скажи. Все сделаем!
Мышкин смотрел на череп дознавателя. Он снова покрылся мелким бисером.
– Разрешите мне, господин дознаватель, обдумать ваши слова и аргументы в коридоре, – вежливо попросил Дмитрий Евграфович. – Серьезные решения я принимаю в одиночку, без свидетелей. Чтоб никто не подумал, что на меня органы оказывали давление.
– Чё? – спросил дознаватель. Потом дошло. – Выведи, – приказал он сержанту Бандере.
Бандера вывел, ушел и появился через десять минут.
– Надумал?
– Кажется, – неохотно сказал Мышкин.
– Заходи!
Перед ним был совсем другой Шарыгин. Глазки, улыбка – сплошная доброта и сочувствие. Кончик носа снова красный. Ну и запах горелой электропроводки.
– Знаете, что я вам предложу, дорогой вы наш Дмитрий Евграфович? – таинственно заговорил дознаватель, словно отец, у которого сын просил велосипед, а он купил мотоцикл и наслаждается сюрпризом.
– Нет, конечно.
– Я вам сейчас очень хорошее дело предложу. Прекрасный выход и разрешение всех противоречий.
И протянул Мышкину большой почтовый конверт.
– Видите, он заклеен.
– Вижу. Что это? Акции «Газпрома»?
– Вроде того.
– Взятка? – усмехнулся Дмитрий Евграфович.
– Но-но! – погрозил пальцем Шарыгин. – Осторожнее. А то вам еще и вымогаловку дошьют. Вымогаловку при свидетелях.
– Так что же?
– Сейчас узнаете. Только крепко держите конверт. И никому не передавайте.
– Даже вам?
– Даже мне. Отдадите специалисту.
– Какому?
– Какому надо. Вас когда-нибудь дактилоскопировали? Отпечатки пальцев снимали?
– Нет.
– Никогда?
– Никогда, – повторил Мышкин.
– Значит, ваших пальчиков у нас нет.
– Это мне неизвестно.
– Но вы же только что сказали…
– Я сказал, что официально меня никогда не дактилоскопировали. Но всегда можно получить отпечатки любого человека. Он и знать не будет. Проверьте вашу базу данных.
– А мы уже проверили! – радостно сообщил дознаватель. – Нет их у нас. Так что держите конверт покрепче. Потому что сейчас будет фокус: айнс, цвай, драй! И в дамках. Максим Петрович! – крикнул он. – Клиент ждет вас с нетерпением. Мы тоже.
Из соседней комнаты появился щуплый старик с клочками желтоватых волос на голове и прокуренными усами и в грязном белом халате. Он поставил на стол дознавателя большую шкатулку, потом принес два школьных микроскопа с облезшей от старости черной краской и поставил перед Дмитрием Евграфовичем.
– Начинайте! – скомандовал Шарыгин. И Мышкину: – Внимание, Дмитрий Евграфович! Напоминаю: держите крепче свой конверт.
Максим Петрович открыл ящик, извлек штемпельную подушку и лист бумаги.
– Руку – правую! – буркнул он.
На вопросительный взгляд Мышкина дознаватель ответил:
– Дайте ему правую руку.
Максим Петрович вцепился в большой палец Мышкина, словно решил его оторвать. Безжалостно выкручивая, приложил верхнюю фалангу сначала к штемпелю, потом к бумаге. Остался жирный черный отпечаток. То же он проделал с остальными пальцами, а под конец сделал отпечатки обеих ладоней Мышкина.
– Сейчас будет самое интересное, – предупредил Шарыгин.
– Ваш инструмент, – сказал Максим Петрович и пододвинул микроскоп к Мышкину. – Начнем сразу с правого указательного. Очень характерный отпечаток с уникальными признаками. Прошу взглянуть.
– Да, пожалуйста, Дмитрий Евграфович, – добавил дознаватель. – Оцените и сравните. Проведите экспертизу сами. Уверен, у вас получится.
Мышкин навел микроскоп на резкость и рассмотрел узор. Надо же, сохранилась тоненькая белая ниточка от давнего, еще детского пореза. Ему было пять или шесть лет, когда он развил любимый бабушкин бокал «Наполеон» богемского стекла.
– Полюбовались? – спросил Шарыгин. – Вскрывайте конверт.
Там оказались такие же отпечатки. И подпись: «Отпечатки пальцев, оставленные преступником на бутылке, которой была убита А.М. Шатрова».
– Сравните, – предложил Шарыгин.
– Правый указательный, – напомнил Максим Петрович.
Тут и сравнивать было нечего. Вот он, шрам.
– Мой отпечаток, – сказал Мышкин. – Ну и что?
– Заносим в протокол, – заявил Шарыгин. – Подозреваемый признал, что отпечатки на орудии убийства принадлежат ему. Признали? – он глянул на Мышкина.
– Разумеется. Мои отпечатки. Я оставил.
– Замечательно! – восхитился Шарыгин. – На бутылке, на бутылке оставил! Да?
– Вы не расслышали? – спросил Мышкин.
– Подпишите протокол экспертизы. Что вы согласились с выводами. Чтоб потом не утверждали, что доказательства сфабрикованы.
– Что? Какие доказательства? Этот бред вы называете доказательствами? – брезгливо сказал Мышкин. – Это не доказательства.
– А что это? – удивился Шарыгин.
– Бред сивой кобылы у мешка с овсом. Я же только вам сказал – да, брал бутылку в руки, оторвалось горлышко, я порезался. Посмотрите внимательнее! – он протянул раскрытую ладонь Шарыгину, но тот стукнул кулаком по столу.
– Арестованный Мышкин! Сидеть! Руки на колени! Сержант!..
Одним прыжком Бандера оказался рядом.
– Не спускай с него глаз! – приказал дознаватель. – Видишь, угрожал жестами. Если повторит попытку покушения на дознавателя, то… Понял-нет?
– Так точно! – рявкнул Бандера.
Толстяк успокоился.
– И опять вы нас за лохов держите. Унижаете. Обижаете. Оскорбляете. Обзываете всячески – то сумасшедших здесь, в главном управлении МВД, нашли, то лошадей. А ведь мы терпим. Мы не железные. Мы, в некотором роде, тоже являемся потерпевшими. От вас.
– Очень интересно, – сказал Мышкин. – Будете требовать возмещения ущерба?
– А как же! – воскликнул Шарыгин. – Ведь что получается: мы к вам по-человечески, наручники сняли. Никто вас не бьет. Не запугивает. Иголки под ногти не загоняет. Педерастам на расправу вас никто не отдал – пока! И что за это? Мы к вам лицом повернулись, а вы к нам, простите за грубое выражение, повернулись задом. Ягодицами, значит.
– А другой музыки у вас нет? – вежливо поинтересовался Мышкин.
– Какая музыка? – возмутился дознаватель. – Ты про что?
– Про постановление суда о моем аресте или задержании. В соответствии с законом.
– Законное желание, – согласился дознаватель. – Правосудие должно торжествовать везде и в любое время.
Он посмотрел на часы.
– К счастью для вас, господин Мышкин, судья уже проснулся. И должен быть на службе.
Он подвинул к себе телефон и набрал номер.
– Ваша честь, Иван Александрович! От всей нашей команды приветствую вас! Да, Шарыгин. Срочно нужен ордер, знаете, просто немедленно. Да, нас можно немного поздравить. Обложили зверя. Да, мокрое… Серийный убийца и педофил. Тот самый, целый год за ним бегали, высунув языки. Любовницу свою бутылкой замочил. Двух девочек в феврале изнасиловал, десять и восемь лет. И еще двоих уже в апреле. И всех убивал, сволочь. Признание? Хочет явку с повинной. Дает признательные вовсю. Уже показал, где закопал двух, февральских. Апрельских завтра покажет. Нет, ордерок сейчас надобно. Иначе, боюсь, на свободе он до тюрьмы не доживет. А нам он нужен живым, и закону тоже. Сейчас продиктую. «Мышкин Дмитрий Евграфович, 1970-го года рождения, 15 января. Родился в Ленинграде. Разведен, детей нет. Проживает: седьмая линия, двадцать пять, квартира двадцать пять. Сейчас пришлю сержанта Бандеру.
По мере того, как Шарыгин излагал дело, Мышкина все сильнее охватывало отчаяние. Он теперь осознал, что может вообще не выйти отсюда.
– Ну что, придурок? – усмехнулся Шарыгин. – По-моему, у тебя появились большие проблемы. Или нет?
– Зачем вам это? – тихо произнес Мышкин. – Зачем чужих преступлений навешиваете?
– А почему нет, если выпала такая возможность? – весело ответил дознаватель.
– Но вы же знаете, что я ничего не сделал. И дети… Вы хотите меня посадить. А настоящий педофил и убийца на свободе. А если он завтра вашего ребенка убьет?
– Не убьет! – заверил Шарыгин. – По причине наличия отсутствия.
– Других убивать будет. Не жалко детей?
– Значит, так, – перебил его Шарыгин. – Хочешь жить – будешь дышать, как я скажу. Последний шанс тебе даю: явку с повинной. Тогда тебе дадут шесть, от силы десять лет трудовых лагерей. А если, идя тебе на встречу, Шатрову мы переквалифицируем как непредумышленное убийство, по неосторожности, – вообще красота. Срок в два раза меньше. А там и на УДО можно заяву подавать. Отдохнешь на зоне годика три и выйдешь довольный и счастливый.
– УДО? Что это?
– Условно-досрочное освобождение. Все-таки я слишком мягкосердечный и гуманный – а, Бандера? Гуманный?
– На все сто! – важно подтвердил сержант Бандера.
– А заявление об изнасиловании? Которое в деле?
Шарыгин махнул рукой.
– Можешь забыть. Выручу тебя еще раз, авансом. Мы люди добрые. Мы, может, друзья твои, настоящие. Таких нигде не найдешь.
– Я не могу… – сдавленно произнес Мышкин. – А убийца тем временем…
Толстяк приблизил к нему свое круглое лицо, по-прежнему издававшее легкий запах сгоревшей проводки, и медленно, с ненавистью и презрением, заявил:
– Ты и есть убийца, придурок! И дело твое конченое! Разве что на зоне совершишь попытку к бегству. Которую, конечно, конвой пресечет.
– Я не побегу, – мрачно сказал Мышкин. – Не дождетесь. Не будет такого подарка Бандере.
– Ха! – удивился Бандера. – Все так говорят поначалу: «Не побегу!». Если надо побежишь, как миленький. До самого горизонта.
Мышкин решился.
– Давайте бумагу и ручку, – сказал он Шарыгину.
Потом спросил:
– Что писать?
– Все равно что, – ответил Шарыгин. – «В ГУВД от такого-то, год рождения, адрес. Явка с повинной. И дальше излагай поближе к материалам дела.
– Покажите материалы дела. Я должен посмотреть. Вы же не хотите, чтобы появились непреодолимые противоречия? Ни один суд не примет.
Шарыгин и Денежкин переглянулись.
– Умный, – кивнул Денежкин.
– А ты как хотел? – довольно ответил Шарыгин. – Господин Мышкин у нас большой специалист. Он ученый. Его даже к крупным делам привлекают. И прокуратура, и следственный комитет, и даже КГБ привлекал.
– И до сих пор на свободе? – удивился сержант Бандера. – Типа коррупция вокруг, значит. Его привлекают и те, и эти, а он гуляет на свободе, как фраер.
– Господин Мышкин привлекался в качестве помощника правоохранительных органов, – внушительно пояснил Шарыгин. – А ты, Бандера, опять за свое! Я на субординацию намекаю. И дисциплину. Не спрашивает тебя старший по званию – сиди и молчи. На зоне ты себя вел по-другому. Уважал начальников.
– Дак…дак я ж типа за справедливость. Законность еще, – обиделся Бандера.
– Без тебя обойдемся. Открой сейф. Возьми там папку и тащи сюда.
В папке было несколько фотографий.
– Вот, господин Мышкин, – сказал толстяк, выкладывая перед ним две большие фотографии. – Можете полюбоваться на свою работу.
Фотографии были цветные, с принтера.
Да, это была она. Вернее, уже не она. И даже не ее тело. Органическая масса, выведенная из жизненного оборота, но еще сохраняет прежние очертания, морфологию, фактуру и цвет того, что недавно было шедевром Создателя – женским телом потрясающей красоты. Но чем больше Мышкин вглядывался в снимки, тем бесстрастнее он становился. И даже ощутил нечто совершенно незнакомое: за грудиной у него образовался кусок льда.
– Камера цифровая? – сухо спросил Мышкин.
– Не понял, – качнул черепом Шарыгин.
– Снимки сделаны цифровой камерой?
– Ну-ка, дай сюда…
Шарыгин долго всматривался в фотоснимки.
– Не могу сказать точно, – ответил он. – Вернее, могу точно сказать, что не моя камера. Можете следователю задать свой вопрос. Когда допрашивать вас будет. Если дождетесь. А ведь может и не повезти, – предостерег он. – Иные задержанные до-о-лго ждут в СИЗО, когда их вызовет следователь на первый допрос. Годами – пять, шесть, а то и десять лет. Хорошо, когда хватает сил дождаться. Многие так и помирают, не узнав, за что сидят и кто у них следователь.
– Понимаю, – кивнул Мышкин. – Камера, я имею в виду фотоаппарат, цифровая. Это точно.
– И что? – насторожился толстяк.
– А то! – огрызнулся Мышкин. – Вы специалист, вы должны лучше меня знать, что цифровое изображение можно редактировать, как угодно. Добавлять детали, убирать детали… Вставить предмет, которого не было на месте происшествия. Вот и цена такого фотодокумента.
– Ваших грубых намеков, – сказал Шарыгин и с удовольствием потянулся, – я не понимаю.
– Все вы хорошо понимаете. Иначе не сидели бы здесь.
– Всё? – спросил Шарыгин. – Налюбовались?
И протянул руку. Мышкин фотографии не отдал.
– Вы хотите, чтоб я помог? Я еще не все рассмотрел.
– Еще две минуты, – разрешил Шарыгин и глянул на часы. – Не один вы у нас.
– Послушайте, Шарыгин! – в голосе Мышкина зазвучал металл. Вы назначили мне трудную роль: быть одновременно обвиняемым и экспертом, который должен из обвиняемого сделать преступника. То есть, я сам себя должен посадить в тюрьму. Тогда не мешайте, если хотите получить какой-нибудь результат.
Толстяк поднял брови, неодобрительно покачал бритой головой, на которой снова проступил бисер. «Опять добавить хочешь, – отметил Мышкин. – Слабый у тебя кокаин, разбодяженный. Не меньше, чем наполовину. Наверняка отобрал у наркоторговца и ему же продал. И себе немного оставил – такой вот бонус».
– Значит, так! – сказал дознаватель. – Я должен отлучиться. Несколько минут. Производственная необходимость. Не вздумайте шалить. Бандера вас просто придушит и будет прав.
Полез в ящик стола, пошуршал в нем целлофановым пакетиком и рысью выскочил, даже не затворив дверь. Ее молча закрыл Денежкин и занял место начальника.
Не обращая на него внимания, Мышкин продолжал изучать фото. Он всегда допускал в своей жизни любые неприятности, какие есть на свете. Но никогда не думал, что будет рассматривать и с холодным профессионализмом изучать фотоснимки трупа любимой женщины.
Она была в стареньких, затертых добела джинсах и в легкой белой майке. Лежала на правом боку, на одной ноге остался домашний тапочек, другой валялся в стороне рядом с пустой бутылкой без горлышка. Лицо, белое и спокойное, с угольно-черными бровями казалось живым, словно Марина просто уснула. Смерть еще не начала свою последнюю работу.
На снимке хорошо была видна небольшая продолговатая рана на виске. От нее тянулся черный ручеек засохшей крови. Мышкин долго смотрел на белоснежную ослепительной красоты руку – неловко подогнутую. Снимок был очень четким, даже лунки холеных ногтей хорошо просматривались, а сами ногти все еще сохраняли розовый цвет. Впрочем, на фото цветность насыщеннее и ярче, чем в натуре.
Вернулся дознаватель Шарыгин – веселый, напевающий песенку. Глаза – сплошь из стекла.
– Ну? Как тут без меня?
– Покажите остальные фотографии, – сказал Мышкин.
– Ого! – подал голос Бандера. – Он уже командует. Понравились картинки. Хоть и не порнуха.
– Повторяю, – мрачно сказал Мышкин. – Я
– Просили? Да, – подтвердил Шарыгин.
– Покажите остальные снимки с места происшествия.
– Всё.
– Не может быть! Всего два снимка с места предполагаемого убийства?
– А тебе разве мало? Не насмотрелся?
– Честно сказать, маловато. Так в практике следствия не бывает – всего два снимка. Их должно быть с полсотни. И к ним видеозапись.
Шарыгин, словно извиняясь, развел руками.
– Всё к следователю. Он ответит на все вопросы.
– Понятно, – кивнул Дмитрий Евграфович.
Он придвинул фотографии Шарыгину.
– Обратите внимание. Она лежит на диване.
– Точно замечено! – похвалил дознаватель. – По-научному. А мы и не видели, и не знали.
– Прошу обратить внимание: погибшая лежит на диване! – упрямо повторил Мышкин.