Читать «Фёдор Достоевский. Одоление Демонов» онлайн - страница 2

Рискну сказать: жанр этой книги точнее всего можно было бы обозначить как историю страсти Достоевского, имея в виду, конечно, его страсть к сочинительству, к писательству — к своей профессии.

Принято считать, что всякая страсть рано или поздно губит одержимого ею, всякая мания сводит маньяка с ума. Однако литературное призвание Достоевского, воспринятое им со всей страстностью, со всем присущим ему фанатизмом и нарушением чувства меры, в конечном счете спасло его — дало силы выжить, не затерявшись в трагическом хаосе бытия, высвободило энергию сопротивления житейским невзгодам и страшным ударам судьбы, помогло преодолеть роковые соблазны и заблуждения. «Трудно было быть более в гибели, но работа меня вынесла», — написал он однажды. Литературное творчество оказалось — в случае с Достоевским — колоссальной жизнеустроительной силой, помноженной на гигантский инстинкт жизни и гениальную одаренность. Кажется, будто кто‑то целился наобум, но невзначай попал в яблочко. Фокус, однако, в том, что яблочко само притянуло к себе божественную стрелу.

Я далека от амбициозной претензии разгадать тайну гения. Но если пристально вглядеться именно в те фантастические мгновения, когда им руководили призвание и предназначение…

Часть первая

Глава перва. Лето 1870–го: несколько черновых набросков на фоне готики

I

Зто была обычная ученическая тетрадь из восьмидесяти страниц размером в четверть листа («in 4°») — одна из трех, которыми он попеременно пользовался в то лето.

Спустя годы А. Г. Достоевская пронумерует в них заполненные страницы и сделает переплет из коричневой ткани. Спустя десятилетие на первой странице интересующей нас тетради, расположившись между вычислениями, появится надпись: «Эта записная книга Ф. М. Достоевского подарена мною моим внукам, Федору и Андрею Достоевским 28 января 1909 г. Анна Достоевская. На вклеенном с переплетом листе ее же рукой будет проставлен заголовок: «„Бесы”. На стр. 57–62 описание припадков падучей болезни в 1869–1870 гг>.

…Заметки располагались как бы особыми гнездами и вносились в тетрадь не в порядке следования страниц, а вразбивку, обнаруживая стремление владельца концентрировать однородные по содержанию записи в отведенных им местах. Тематический принцип записывания, однако, то и дело нарушался: разработка темы не умещалась на предназначенных ей страницах и вторгалась на уже занятые территории. По страницам текста — и среди текста, и на свободных местах — были раскиданы каллиграфические упражнения и пробы пера; чаще других попадались «Julius César», «St. Petersbourg», «Достоевский», «Москва», «Мы», «Произошло». Текст и каллиграфию теснили рисунки: арки, своды, стрельчатые окна готических соборов с богатым узором и тонкой прорисовкой пером, готические башни и целые композиции. Один раз, в окружении проб пера «Сарюти», «Moscou», «Гроза», слева от текста [ «Уязвленный завистью и ревностью Князь (к Графу и к Учителю) и считая, что Красавица язвит его за то, что он не делает предложения, — вдруг получает полный афрон, увидав, что та отдается Учителю окончательно»] промелькнула голова старика: высокий, с залысинами лоб, курносый нос, выпяченная нижняя губа, острый, выдающийся вперед подбородок. Другой раз на левом поле был изображен водопад и под ним куб, отбрасывающий тень.