Читать «Фёдор Достоевский. Одоление Демонов» онлайн - страница 177

Достоевский смотрел в зеркало сочиняемого романа и видел своего демона грозным светоносным красавцем. Грозный красавец Николай Всеволодович Ставрогин имел обыкновение устремлять неподвижный взор в одну точку в углу комода. Оттуда ему являлся его демон — «маленький, гаденький, золотушный бесенок с насморком, из неудавшихся». В великодушном порыве самозабвенный автор готов был зара — зить гаденького бесенка, привидевшегося герою, своими физическими недугами.

Предстояла фантастическая дуэль, в которой двое из трех участников оказывались фантомами, чистым вымыслом. Получившему огромную фору Ставрогину выпадало начинать первым.

Глава вторая. Свой Мефистофель

I

Когда О. Ф. Миллер первым из биографов Достоевского прочел записки, воспоминания и рассказы лиц, близко знавших писателя в ту или иную пору его жизни, он сделал для себя неожиданное открытие. Он увидел, что уже десять лет читаемый в России роман «Бесы», во — первых, странно не понят и, во — вторых, является сочинением автобиографическим «в психологическом смысле».

Это означало, что искать точных аналогий с реальной жизнью Достоевского в романе бесполезно, но в нем с автобиографической определенностью присутствует история его духовных увлечений.

Ни один из воспоминателей и товарищей Достоевского, кто передал или продиктовал биографу свои воспоминания, — доктор Яновский, петрашевцы Кашкин, Момбелли, Пальм и др. — мысль Миллера никогда не опровергал. Имея в виду, что «Бесы» — это в значительной степени история революционной молодости Достоевского, а не только «почти исторический этюд» о нечаевских событиях 1869 года, интерпретаторы более позднего времени обнаружили в нем — наряду с хроникой былого и политической злобой дня — даже личные мемуары.

Однако оттого что автор последовательно и преднамеренно (как это видно по черновым заготовкам) вводил в антинигилистический памфлет «петрашевские» краски, роман еще не становился автобиографическим — тем более в психологическом смысле.

Пронзительно личные, обжигающе интимные интонации замысел начал обретать тогда, когда его герой, пройдя через невероятную череду превращений, приблизился наконец к той черте, за которой взрывался памфлет и вырастала трагическая мистерия.

23 июня 1870 года, заполняя «фантастическую страницу» в черновой тетради и пробуя то один, то другой сценарий для Князя, Достоевский вдруг (наверное, это действительно случилось внезапно) набросал несколько строк, которые высветили героя с весьма неожиданной стороны. Прежде скучающий, но чрезвычайно словоохотливый, Князь вдруг сделался странно молчаливым.

«Князь слушает жадно, но молчит и хоть ничего не говорит, но видно, что он господин разговора. Он прислушивается и приглядывается. Угрюм и важен… Иногда молчаливо любопытен и язвителен, как Мефистофель. Спрашивает как власть имеющий, и везде как власть имеющий».

Эта заметка появилась, скорее всего, «под пером»: повинуясь какому‑то импульсу, какому‑то неясному намеку, Достоевский заставил еще достаточно аморфного Князя встретить страстные речи Шатова «о России, об антихристе и подвиге» многозначительным мефистофельским молчанием.