ПЛАТОВ (стоит в санях, озирается грозно). А-а-а-а, нету? Попрятались тулячишки, в тараканьи норы забились? Эй, свистовые! Гони всех сюда!
СВИСТОВЫЕ (скачут, как зайцев – подымают спрятавшихся туляков). Э-эй, гони! гони! – Та-та-та-та-та! – Гони! Фью! – Эй-эй-эй!
Согнанные туляки, сгрудившись, выпирают вперед Егупыча – божественного вида старик, и Силуяна – быкобогатырь. Платов взлетает на сиденье саней и, хлебнув из фляги, выпятив грудь, начинает.
ПЛАТОВ. Вот, братцы, так и так. Как, значит, пришло нам время стать собственной грудью. В рассуждении, что, значит, наша матушка Расея. На поле-брани-отечества, согласно присяге. И ежели, например, ихняя аглицкая блоха супротив нашей, то, стал-быть, обязаны мы до своей последней капли все как один. И приказано мне передать вам его милостивое царское слово... (Орет.) Чтоб у меня была сделана! (Кротко.) Как, значит, он отец, мы – дети... (Орет.) А в случае ежели у меня – так во! (Грозит кулаком.) И, стал-быть, православные, поклянемся жизнь свою положить на месте преступления – все как один. Ма-алчать! Ур-ра!
Лошади у Свистовых шарахаются. Туляки выпихивают вперед Егупыча.
ЕГУПЫЧ (скидывает гречневик, прокашливается). Да оно конечно, мы его милостивое царское слово чувствуем. Ка-ак же! А только сомнительно нам, про что это ты говорил-то. Мы народ тихий, невоенный.
ПЛАТОВ (невоенным, человеческим голосом). Да это я так – для строгого порядка. А дело, братцы, вот: должны наши тульские мастера ихним разным Европам нос утереть. Как, значит, ихняя невозможная техника, а наша – тульская, то оно и выходит... Да. Ну, которые тут у вас есть самолучшие мастера? Говори, не бойся!
ТУЛЯКИ (выкрикивают). Левша! Левша! – Силуян! – Старик Егупыч! Левша! – Силуян! – Левша! Левша! Он, он у нас самый... – Левша!
ПЛАТОВ. А где же этот самый Левша?
ТУЛЯКИ. А вот он – с Машкой! – Мухрыш-то, ну вот – в картузе. – Он у нас самый...
ПЛАТОВ (Свистовым). Доставить его!
Левша старается унырнуть. Свистовые его ловят, волокут к Платову.
(глядит на Левшу). Н-да. Не тово... не казист... (Берет, открывает шкатулку.) Ну, мастера, глядите: тут вот оно все и есть.
Подходят Егупыч и Силуян.
ЕГУПЫЧ. Ах, ты мать... пресвятая, сподручница грешных – да это блоха никак?
СИЛУЯН. Живая – аль колелая?
ПЛАТОВ. То-то и есть, что не живая, а, стал-быть, подлецы эти англичане из чистой стали ее в изображении блохи построили... И, значит, в середке у ней, у гадины, завод с пружиной, и завести – она, стерва, пойдет танцевать. И как, значит, согласно присяге, то и пообещал я Царю: так и так, наши-де тульские еще и почище диковину сделают. Ну? Можете?
Оружейники переглядываются, перешептываются.
ЛЕВША (скинув картуз, почесываясь). Оно хотя-хоть, конечно... Кромя всего прочего... Но ежели, это самое, технически, например, так оно и не... и не то чтобы как, а вроде как как...
ПЛАТОВ (орет). Что-о? Я на вас голову прозакладывал, а вы... Да я вас – в кр-рохи пирожные! (Подымает кулачище.)
ЕГУПЫЧ. Ты, ваше превосходительство, говори словесно. Мы – народ невоенный, но против ихних мастеров, конечно, не уступим. А только аглицкая нация тоже не глупая, а довольно даже хитрая, и против нее надо взяться помоля Богу – подумавши, да. Ты нам эту блошку оставь, а сам поезжай на Тихий Дон с Богом, заживляй раны, за отечество приявшие, а когда будешь вертаться, авось мы к той поре свое дело сделаем.
