Читать «Самоучитель мудрости, или Учебник для тех, кто любит учиться, но не любит, когда его учат» онлайн - страница 173

И вот мало-помалу мы начали разговаривать с ней не только о сделанных мою книжных заказах, но и друг о друге. И в один прекрасный день я, опьянев от весеннего воздуха, решил немного похвастаться — сообщил ей, что мечтаю стать писателем и уже кое-что даже успел написать.

— Что же это? Рассказ, повесть, роман? — полюбопытствовала она.

И вот тут у меня, наверное, поменялся цвет лица — из бледно-розового оно стало яркокрасным (особенно в районе щек): у меня к тому времени не было ни одного опубликованного произведения! А из имеющихся «произведений» — лишь полтора десятка любительских, технически неграмотных стихотворений и пять-шесть статей разоблачительно-максималистского уклона (типа «Трагедия брака», «Со щитом или на щите», «Убить дурака» и «Пощечина прекрасному полу»). И все.

— В основном это афоризмы. — пропел я ей в ответ. В то время я находился под сильным впечатлением от «Дневников» Жюля Ренара, поэтому и сказал про них.

— А могу я с ними познакомиться? — спросила она.

— Да, конечно. Я буду счастлив их вам показать! — сказал я, пытаясь скрыть волнение и испуг. — Я принесу вам их в следующий раз. Это будет где-то через неделю.

Вернувшись домой, в ту же ночь я положил на прикроватную тумбочку десяток чистых листов и ручку и дал себе слово — не засыпать, пока не напишу хотя бы пяти настоящих острот. Где-то через два часа я записал в темноте около десяти афоризмов. И все они мне понравились. Довольный и счастливый, я уснул.

Утром же, проснувшись и перечитав написанное ночью, я невольно вспомнил историю одного ученого, которому однажды, когда он, ради эксперимента, подверг себя воздействию опиума, пришла в голову какая-то необычайно оригинальная и важная мысль. Чтобы вспомнить ее, он специально стал каждый вечер, на ночь принимать энную дозу наркотика, чтобы в наркотическом полусне вспомнить свою гениальную идею. Он даже привязал к своей руке карандаш и обложился со всех сторон чистыми листами бумаги. И однажды он наконец вспомнил ее и из последних сил заставил себя записать эту «важнейшую для науки идею» на лист бумаги. А затем уснул.

Утром, едва открыв глаза, он бросился к листку, на котором он ночью сделал запись. «Важная и оригинальная мысль», ради которой он столько дней подвергал себя и свое здоровье серьезной опасности, гласила: «Банан велик, а кожура еще больше».

Вероятно, нечто подобное испытал и я, когда я стал читать то, что сочинил прошедшей ночью. Но огорчение и разочарование вскоре уступило место надежде (вот оно, преимущество молодости!). Кое-какие остроты, в общем, были пусть не очень красивы, но зато интересны — во всяком случае, по своей идее, задумке. И я принялся шлифовать то, что мне показалось лучшим из имеющегося. И, кажется, у меня получилось к вечеру того же дня очистить свои остроумные зерна от плевел. В итоге из десяти идей получилось две или три добротные остроты.

Следующей ночью я опять придумывал новые остроты. И следующей, и следующей, и следующей. А днем чистил их, и чистил, и чистил. В итоге через неделю у меня получилось десятка четыре или даже пять более-менее неплохих острот. И представьте, к моему почти щенячьему восторгу, моей богине они понравились! (Справедливости ради следует заметить, что некоторые остроты она посчитала неудачными, а некоторые несколько скабрезными, ияс ней согласился.) Она не просто улыбалась, читая их, но над некоторыми даже смеялась. И эти афоризмы, можно сказать, стали началом нашего довольно короткого, но очень яркого романа.