Читать «Stalingrad, станция метро» онлайн - страница 52

Вруны, гадкие людишки.

Конечно, в разговоре с арабом Елизавета не станет педалировать тему с Луной, она ограничится стандартными антиамериканскими высказываниями, принятыми в среде боевиков Аль-Каиды и прочих военизированных формирований Ближнего Востока. Как лучше обозвать американца, чтобы это понравилось арабу? — гяуром, кяфиром, неверным или просто кукурузным треплом? В топку можно забросить всё. Они сойдутся на почве неприязни ко всему штатовскому и уже потом откроют друг в друге качества, которые позволяют людям жить вместе. Верность, преданность и терпение (о страсти, толкающей мужчину и женщину в объятия друг другу, Елизавета предпочитает не думать). Да, она могла бы полюбить араба, какое счастье! Вопроса с будущим местом жительства тоже не стоит: Елизавета, конечно же, отправится следом за арабом, в Объединенные Арабские Эмираты или вообще — в Марокко. Она видела несколько телевизионных сюжетов, посвященных Марокко: это впечатляет. Чем Елизавета будет заниматься в Марокко? Какая разница чем — любить своего араба. А также носить паранджу, что в ее случае можно считать не глумлением над женским естеством, а — напротив — освобождением от комплексов, связанных с несовершенством собственной фигуры.

В тот самый момент, когда Елизавета совсем было согласилась на паранджу и перелет в Марокко со всеми вытекающими, бармен поднял на нее глаза и на чистейшем русском произнес:

— Вам какой кофе? Эспрессо, капуччино, американо?

«Американо», эх. Никакой он не араб!..

— Два капуччино.

— Присаживайтесь, — отстраненно произнес бармен, глядя поверх Елизаветиной головы. — Кофе я принесу.

— Спасибо.

Твое «спасибо» нужно ему, как зайцу стоп-сигнал, и нечего губы раскатывать, идиотка, привычно пожурила себя Елизавета и вернулась к столику.

— Я заказала два капуччино, — сообщила она, плюхнувшись на стул напротив Натальи. — Ничего?

— Сойдет. Ну, рассказывай, как ты дошла до жизни такой?

— В смысле?

— Решила прилепиться к старичью. Только не надо вешать мне лапшу о нравственном долге перед обществом и сострадании к ближнему.

— Не буду, — сдуру пообещала Елизавета.

— Итак, что с тобой случилось?

— Ничего особенного.

— Ври больше! Срезалась на экзаменах в институт и посчитала, что жизнь кончена?

— Нет.

— Расплевалась с родаками и в пику им решила заняться ассенизаторским трудом?

— Почему же ассенизаторским?

— Потому что. Проваландаешься со старичьем месячишко-другой — сама поймешь. Или тебе объяснить? Как говорится, предупрежден — значит вооружен.

— Пожалуй, что объяснить…

Наталье Салтыковой надо бы выступать в цирке с собственным жонглерским шоу. Кегли, кольца, булавы, горящие факелы и все такое. Блузку при этом можно не менять — пусть остается в ней, такой блестящей и безвкусной, такой условной. В цирке все условно — кроме мастерства, разумеется. А Наталья Салтыкова — мастер. На именных кольцах Натальи начертано «старичье», на кеглях — «падлюки», на булавах — «мудозвоны» и «хрычи». Подброшенные в воздух горящие факелы самопроизвольно выписывают «и не мечтай, что они скоренько оттопырятся, они еще тебя переживут». От виртуозно построенных Натальиных фраз воняет цинизмом, и это кошмарный запах. Адская помесь навоза и собачьего дерьма. И кошачьего дерьма, и дерьма всеобщего. Елизавета задыхается в миазмах, ей кажется, что она вот-вот потеряет сознание. Давно пора встать и уйти, оставив на цирковом манеже два еще не принесенных капуччино (за них уже заплачено, но черт с ними, с деньгами). Черт с ними, с деньгами, и с тобой тоже, сама ты падлюка, тоскливо думает Елизавета. Но никуда не уходит.