Читать «Stalingrad, станция метро» онлайн - страница 13

Золотая цепочка, серьги, браслеты — все при нем. Все чудесные вещицы, о которых мечтала Елизавета и о которых она даже не смела мечтать, нет только диадемы. Оно и понятно — надевать диадему в ресторан, пусть и дорогой, — верх глупости. А Женщина-Цунами, во всей своей нешуточной, смутно знакомой красе представшая перед отцом и дочерью Гейнзе, никакая не дурочка.

Она — самое прекрасное существо на свете, хотя и немного рекламная, журнальная. Она молода, но это, опять же, — журнальная молодость. Молодость, какой она видится рекламщикам, главам пиар-департаментов и издателям толстых калькированных версий «Vogue» и «Vanity Fair», отпечатанных в финских, бельгийских и немецких (в первую очередь — немецких!) типографиях. Ни единого изъяна или лишнего волоска, ни единой оспинки, ни единой родинки — все, что могло бы бросить тень на неземную красоту, загодя уничтожено ядерным зарядом из фотошопа.

Превентивный удар.

Духи существа тоже проходят по ведомству превентивных ударов. Ненавязчивые, слегка горьковатые, изысканные, влекущие — ни одно из определений не будет преувеличенным.

— Ну, здравствуй, — сказала Женщина-Цунами, присев на краешек дивана напротив Карлуши и грациозно закинув ногу на ногу.

Накат получился тот еще. Высота волны — не меньше пятидесяти метров.

— Здр… Здравствуй, — пробулькал идущий ко дну Карлуша.

— Я тебя сразу узнала, хоть ты и стал совсем старый.

— Ты забыла. Я уже был старым, когда мы познакомились.

— Ну да, ну да.

На фоне Женщины-Цунами Карлуша выглядит не просто стариком — старой развалиной, никчемным паралитиком, обузой для динамично развивающегося, здорового во всех отношениях общества. Он не в состоянии прорекламировать ни один товар, ни одну услугу. Он — худший из всех возможных Бельмондо. Он — худший, а ее сапоги — лучшие.

Плотно облегающие голень сапоги Женщины-Цунами — вот кому не стыдно доверить главную роль в любом из фильмов, претендующих на каннские пальмовые ветви, венецианских львов и берлинских медведей (о фестивалях рангом пониже и говорить нечего!). Эти волшебные сапоги играючи поднимут сюжет на недосягаемую высоту. Они и сами — сюжет. До того увлекательный и волнующий, что Елизавета чувствует настоятельную потребность запечатлеть его. Зафиксировать в душе. И здесь нельзя проявить беспечность и просто понадеяться на память. Здесь важна каждая мелочь, каждый подъем, каждый изгиб. Они должны быть и будут перенесены… на бумагу.

Ага.

Ручка в Елизаветиной сумке из кожзама всегда найдется. А отсутствие бумаги легко компенсировать салфетками с фирменным логотипом ресторана.

Собственно, с этого момента и началась страсть Елизаветы к тщательной и не всегда уместной прорисовке сапог. Но тот, первый, открывающий бесконечную галерею образов набросок, не сохранился. Он и не мог сохраниться. Он был изорван в клочья в самом конце ресторанного вечера, когда перед Елизаветой раскрылась (а точнее — разверзлась) огнедышащая пасть истины.

— Как ты живешь? — спросила Женщина-Цунами низким, хорошо поставленным голосом. Такие голоса заставляют мужчин съеживаться до размеров сперматозоида.