Читать «...Имеются человеческие жертвы» онлайн - страница 11
Фридрих Незнанский
— Да ты... что?!. — прошептал Турецкий.
— То, что слышал, — подтвердил Меркулов. — Корчагина нет.
— Чего там еще стряслось? — забеспокоился Грязнов. — Ты чего замолчал, Саша?
— Беда, Слава... — сразу севшим, утратившим силу голосом, испытывая невыносимый стыд и сожаление из-за всего только что сказанного им, с трудом выговорил Турецкий. — Где-то через час после оглашения приговора Илья Петрович... скончался.
— Да ты что!.. — точно так же, как сам Турецкий, ошеломленно воскликнул Грязное.
— Так что... давайте помолчим... — вздохнул Меркулов.
— Помолчим... — как эхо, отозвался Турецкий.
И они замолчали.
А когда минута молчания кончилась, Турецкий заговорил первым. И сказал:
— Мир праху его... Конечно, я виноват... виноват, мужики... Не стоило мне так о нем... Но... для меня это еще один, последний аргумент. В общем, я действительно ухожу. Не могу больше. А после того что с Корчагиным — тем более не желаю. Считайте меня кем хотите — ваше право. Но я не хочу быть ни клоуном, ни ханжой.
— И что же? — глухо спросил Меркулов.
— Что сказано. В понедельник утром. У тебя в кабинете.
— Ладно, — вздохнул Меркулов. — Пусть так. Все понимаю. Аффект, реактивное состояние. Надеюсь, к понедельнику остынешь.
— Ис-клю-че-но!..
— Тогда хоть приезжайте с Грязновым. Вместе поговорим.
Меркулов, не прощаясь, оборвал связь — пошли частые короткие гудки. Ну и к лучшему. Рвать так рвать. Рубить так рубить.
Турецкий, нахмурившись, отключил сотовый телефон и, передав Грязнову просьбу Меркулова, задал с первой минуты мучивший вопрос:
— Слушай... Слава... Если наш друг Никита теперь на воле, он же... Ускользнет угорь... Вряд ли он будет сидеть и ждать, когда Меркулов снова выпишет ему ордерок. Уж насиделся...
— Не ускачет... — убежденно сказал Грязнов. — Мои его только что за ручку не ведут. Я и сейчас, между прочим, с ними на связи...
— И где он в данный момент?
— Со всей своей камарильей колесит по городу, не иначе ностальгия взыграла, как-никак год почти Москву не видел...
— Ой, смотри, Слава, — с сомнением покачал головой Турецкий. — Упорхнет — не воротим.
— Сказано — не волнуйся. Я к нему таких мальчиков приставил...
— Не хвались, идучи на рать...
На том и распрощались. Турецкий отключил трубку, налил еще полстакана жгучей густо-оранжевой влаги, посмотрел на свет и... добавил граммов пятьдесят.
Как там у старика Шекспира:
Уйти. Заснуть. И видеть сны...
Побледневшая, испуганная Ирина заглянула на кухню. Из-за нее высунулась головка Нинки с прикушенной губой и расширившимися, потемневшими глазами. И вдруг, увидев его лицо, дочь, бедный, поздний его ребенок, бросилась к нему, обхватила, уткнулась головой в колени, и слезы брызнули из ее глаз.
— Папочка, война? Война, да? Не уезжай, папочка, не уезжай!
Турецкий встретил взгляд жены. Так постояли минуту, неотрывно глядя в глаза друг другу.