Читать «Сильнее боли» онлайн - страница 51

Удивительно, но мама и впрямь замерла после этих слов, будто наткнулась на прозрачную стену. Похоже, она удивилась невидимой преграде и замолчала на какое-то время, недоуменно глядя под ноги, но быстро пришла в себя, мотнула головой, словно отгоняя морок, и закричала снова, потрясая сухонькими кулачками:

– Я и сама не пойду в твой дом, мерзкий колдун! И не пущу туда сына, не пущу, не пущу!..

Насупленные брови дяди Матвея дрогнули вдруг, а губы на короткий миг скривились в улыбке.

– Ты больна, Ольга. Но такие болезни я лечить не умею. Ступай себе, я забыл, что ты сказала, но и ты забудь дорогу сюда.

– Я забуду! Я уже забыла, — трижды плюнула под ноги мама. — Я забуду не только дорогу к тебе, я забуду дорогу в это чертову Ильинку! Но и моего сына вы не увидите, не надейтесь!

Наконец-то не выдержал обалдевший от происходящего отец, стоявший до сих пор за калиткой.

– Оля, что ты несешь? — заговорил он, мотая от волнения головой. — Ты ведь и правда больна… Матвей, не слушай ее, прошу тебя! Она не в себе. Прости ее, она бредит. Сейчас мы уйдем, погоди. — Он подскочил к жене и, обхватив за талию, потащил к калитке. Но мама так двинула ему локтем, что отец, схватившись за бок, застонал. А она снова вперила ненавидящий взгляд на дядю Матвея:

– Ты хорошо запомнил, колдун? Забудь о моем сыне! И ты сам, и твое колдовское отродье пусть о нем позабудет! Твоя бесстыжая до…

Но договорить она не успела. Лицо дяди Матвея стало вдруг черным, глаза налились кровью, а голос превратился в звериный рык:

– Во-о-он!!! Вон от моего дома, убогая! Не смей своим гнилым ртом произносить это! Ни слова о моей дочери! Только попробуй — и сразу подавишься!

Мама попятилась и заметно побледнела. Видно было, что она по-настоящему испугалась. Но сильнее страха оказалось ее желание оставить за собой последнее слово. И она, хоть уже и не с воплем, как прежде, заговорила:

– Мне не то что произносить, а и вспоминать о твоей… — тут она вдруг поперхнулась, а потом схватилась руками за горло, и из него раздалось испуганное, даже будто бы жалобное сипение, а изумленные глаза стали вылезать из орбит. Она начала заваливаться набок и, если бы отец не подставил руки, рухнула бы на мостки.

– Уводи ее, — брезгливо скривив губы, бросил отцу дядя Матвей. — И пусть уезжает. Здесь ей не место. А ты послушай моего совета — уходи от нее. Чем скорее, тем лучше. Она съест тебя. Высосет, как муравей тлю. И очень скоро. Поверь мне.

Сказав это, дядя Матвей скрылся за дверью, а отец повел безвольно переставляющую ноги маму от ставшего для нее проклятым дома.

* * *

Тарас и сам готов был броситься наутек куда угодно, а еще лучше — провалиться сквозь землю, к которой его и так уже пригибала неподъемная тяжесть позора. Она ощущалась столь реально, что Тараса даже вырвало от напряжения. И сразу стало легче, но только физически, потому что стыд продолжал жечь изнутри, заставляя плавиться мозг, превращая сознание в кусок дымящегося вонючего шлака, в котором не осталось ничего, кроме ноющей боли и презрения к себе. Почему именно к себе, он не смог бы тогда внятно ответить. Казалось бы, лично он не сделал ничего дурного, не совершил подлости, не проявил трусости. Это мама, исполненная фанатичной любви к нему, загорелась вдруг сумасшедшей идеей фикс, что у нее хотят отнять сына. Это она поддалась внушению деревенских россказней о колдовской сущности семьи дяди Матвея и устроила этот нелепый концерт. Но презирал Тарас не маму, а себя. Потому что, хоть сознательно и не мог еще объяснить, но на уровне подсознания точно знал уже, что и струсил, и предал. Испугался любви, не сулящей покоя, и предал любимую, за которую пришлось бы бороться.