Читать «Сердце грустного шута» онлайн - страница 87

Вечером через два дня Сюзи приехала к Саре за костюмом. После разговора с приятелем она относилась к ней совершенно по-другому. Сюзи застала Сару за поеданием гамбургеров. На столе стоял большой пакет из фастфудовской сети. В студии царил беспорядок, созданный обертками, бумажками, пакетами и коробками из-под заказанной на дом еды. Затык был налицо.

– Хочешь? – спросила Сара, роняя крошки изо рта. Так же, как она не вынимала в первую их встречу изо рта самокрутку, точно так же все время, пока Сюзи у нее была, та постоянно жевала. Ей было очень жаль Сару.

– А что, твоя помощница еще не приехала?

– Через пару дней, – запихивая в рот очередной кусок, промычала создательница прекрасного белого кожаного костюма, который Сюзи уже держала у себя на коленях в пакете.

– Сара, если я могу тебе чем-нибудь помочь, просто поболтать, звони, хорошо? Завтра вечером твой великолепный наряд будет кататься по Парижу. Я вставлю в волосы белые цветы. – Она поднялась.

– Спасибо. – Сара закрыла за ней дверь и расплакалась: «Ничего, ничего не выходит. Почему, почему я такая невезучая?!» Она схватила кусок черного раскроенного атласа со стола и в бешенстве стала топтать его ногами. Вдруг остановилась. «И зачем я дала Сюзи именно этот костюм? В прошлом году невеста в таком же разбилась на мотоцикле. Зачем же я ей его отдала?! Зачем я его вообще показала?!» Сара бросилась к телефону.

Сюзи вышла от Сары и выключила мобильный. Все! Надо настроиться на поездку и хорошенько выспаться! Выезжать на рассвете. Утром она получила несколько эсэмэсок: звонок от мамы, два от Дрю и четыре от Сары.

– Странно… Столько звонков?! Ну ладно, сейчас очень рано. Позже перезвоню. – Через час Сюзи мчалась по направлению к Риму.

Из личных записок доктора. Отрывок № 7.

Серебрянка, 1914 год

Наконец получил я чудесное письмо, сообщающее о приезде моего друга, талантливого художника и мистика Филиппо Новелли. Петр Николаевич писал: «В тот день стоял такой сильный туман, что все подивились, как он нашел дорогу». Петруша в детстве часто живал в Италии, потому общение с художником не составляло особого труда. А Новелли, обладая тонкой душой и нежным сердцем, очень скоро понял, как одинок и несчастен Пьетро, как он называл его на свой итальянский манер, и, не став сетовать на мой внезапный отъезд, остался в усадьбе.

Из переписки узнал я, что устроил его Владимирский в зимнем саду и «обеденный стол теперь завален эскизами, набросками, чертежами; заляпан красками и чернилами; повсюду валяются кисти; перья торчат из невысыхающей чернильницы». Я понимал, что там кипела работа, и над всем этим великолепным развалом мое воображение рисовало сизый дымок от пронизанного солнцем чая. Оказалось, и кофием по утрам баловались тоже. Итальянец любил жить с комфортом и кофий научил камердинера варить отменный, больше никому не давал содержимое своей латунной коробки; «зерна молол сам в маленькой деревянной мельничке с бронзовой ручкой». Я читал и ощущал как наяву, что весь дом наполняется кофейным ароматом, внося в него праздник.