Читать «Забудь о комплексах как мужчина, будь счастлива как женщина» онлайн - страница 5

Моя гранитная скала

А пока расскажу-ка я вам кое-что из собственного детства. Это «кое-что» существенно повлияло на ход всей моей жизни.

Представьте — я написала и остановилась. Не могу писать дальше. Вроде бы давно все прошло. И говорить не о чем. Просто вспомнить… Но и вспомнить бывает очень-очень трудно. Больно. Хотя болеть нечему… А болит…

Так вот: когда я была совсем маленькая, мои родители отдали меня тете. За это я должна быть благодарна Богу всю оставшуюся жизнь. Пишу без иронии. Именно благодаря моей жизни с тетей я стала человеком. «Передача» меня тете была важнейшим этапом в моем последующем личностном становлении. Родители были молоды, учились, искали себя. Я, безусловно, была лишней. Заметим: лишней — не значит нелюбимой. Но очень молодым родителям, бывает, хочется ребенка слегка задвинуть на задний план своей собственной жизни, которую они сами еще не распробовали, не поняли ее главных ценностей. А у тети незадолго до обретения меня умерла после тяжелой болезни ее собственная трехлетняя дочка. Тетя родила поздно. Ей было уже за сорок, когда она потеряла свою девочку. Вот она и попросила моего папу (он приходился тете двоюродным братом) отдать ей на время меня. Только на время, пока они учатся и совсем не имеют возможности и сил заниматься ребенком.

В итоге я так и осталась с тетей на всю жизнь. Понятное дело, такой любви, какую она дарила мне, я ни от кого больше в своей жизни не видела. Благодаря ей я научилась любить сама. Это ценнее всего.

Она стала моим миром. Мы: две несчастные женщины, большая и маленькая, прильнули друг к другу всем существом. И это было счастье.

Однако вернемся к комплексам. Так вот. Тетя очень хотела, чтобы я называла ее мамой. А я не могла. У меня очень хорошая и очень ранняя память. Я помню некоторые эпизоды с момента появления на свет. И прекрасно помню свою мать. Слово «тетя» было мне гораздо дороже слова «мама». Но ей хотелось быть мамой. И вот, когда мы с ней ездили отдыхать, где нас не знали, она говорила, что я — ее дочка. А она, стало быть, мама. Я молчала, хотя, по моим представлениям, участвовала во лжи. Это было тяжело. Но я понимала, почему ей было это нужно, и не смела судить, осуждать. Я могла только жалеть. И жалела.

Мне было пятнадцать лет, когда на отдыхе я познакомилась с мальчиком, ставшим первой моей любовью. Мы были с тетей, которая, конечно, как всегда, сообщила всем, что она — моя мама. Его родители подружились с ней. Однажды я, не заметив, что мальчик приближается к нам, обратилась к тете так, как делала это дома, «тетя Таня».

— Так кто она тебе, мать или тетя? — спросил мальчик.

Даже сейчас я без ужаса не могу вспоминать этот эпизод. Я грубо ответила, что это не его дело.

Мы и после отдыха продолжали общаться. Моя любовь была взаимной. Но я знала, что никогда не смогу быть с ним. Ни как возлюбленная, ни как просто друг. Между нами стеной стояла ложь. И моих тогдашних сил не хватило на то, чтоб оказаться выше этой стены.

К концу школы я словно бы жила двойной жизнью. Для школьных подружек, для всех, кто с детства знал меня, мои биографические данные оставались неизменными: я жила с тетей. И хуже от этого не становилась. Но для новых знакомых тетя делалась мамой.

Мало того. Прибавилось гнетущее и вполне обоснованное ощущение активной враждебности внешней среды, которое испытывают все подростки, попадая в «большую жизнь».