Читать «Ничья земля» онлайн - страница 89

Михаил привык к тому, что неизбежность смерти никого не удивляла. Но то, что Блинчик пролил слезу — это было, действительно, достойно удивления.

— Ты чего, Володя? — спросил ошарашенный Сергеев.

— Ничего, — отозвался Блинов, — я со своим водителем с девяностого года. Хороший был мужик, светлая ему память. Я их, педерастов, порву, на хер!

— Ты хоть знаешь, кого рвать?

— Разберемся, — сказал Блинчик.

В голосе его, под хрипотцой и слабостью, вдруг проступила такая сталь, что Михаил в очередной раз убедился — его старый знакомец, вовсе не веселый толстяк и балагур, каким хочет выглядеть на людях. И те, с кем он пообещал разобраться, допустили на Бориспольском шоссе большую ошибку. Можно сказать, даже роковую, если он еще не разучился разбираться в людях. И еще понял Сергеев, что вовсе не от жалости к погибшим пустил слезу Блинов, а от испытываемого им сейчас чувства острого бессилия — хорошо знакомого Михаилу чувства.

У разных людей оно вызывает разную реакцию: кто-то впадает в ступор, кто-то в истерику, кто-то начинает паниковать, принимая временное ограничение свободы действий за поражение. Кто-то начать плакать в голос, заранее отпевая себя и загубленные возможности.

А кое-кто, в ком есть то, что Мангуст называл «внутренней яростью», могут и разрыдаться от бессилия, но эти слезы — всего лишь еще один инструмент для усыпления бдительности врага. На самом деле — это не проявление слабости, а внешний признак того, что внутри человека уже начала сворачиваться в тугую пружину стальная лента ненависти, чтобы со звоном распрямиться в тот момент, когда появится малейшая возможность действовать. Слово «действие», в этом случае, имело только один синоним — «месть». И лишь один результат для противника — смерть! От бессилия плачут очень опасные люди. И горе тому, кто обознавшись, примет слезы такого человека за проявление слабости.

Сергеев был далек от того, чтобы принимать маску Блинчика, которую он демонстрировал направо и налево, за его настоящее лицо. За десять месяцев, прошедшие со дня их случайной встречи, на протяжении которых они регулярно общались, пусть кратко, пусть без прежних детских доверительных отношений, Блинов показался ему человеком жестким, даже жестоким, волевым, умным и, как ни печально, совершенно беспринципным.

Сергеев чувствовал, что Володя его «прощупывает», но не делал из этого трагедии, не столько по привычке к разного рода скрытым проверкам, каких на своем веку повидал великое множество, а потому, что и сам по отношению к Блинову занимался тем же.

Еще одной загадкой оставался источник Блинчикова благосостояния — по этому поводу много и не без иронии высказывалась Вика, но подробностей не сообщала, так всё исключительно намеками, в общем и целом.

— Устрица, твой Блинов! — сказала она, выслушав по телефону очередное пространное приглашение Блинчика, поужинать вместе. — Я, глядя на тебя, Сергеев, не перестаю удивляться.